— Следовательно, вы не поклонник Макиавелли?[4]
Есениус многое бы дал тому, кто бы поведал ему, что думает о Макиавелли император. Ведь основное сочинение Макиавелли, книга «Государь», явилось мишенью нападок Есениуса в тот незабываемый августовский день 1591 года, когда во францисканском костеле в Падуе на диспут собрались разные знаменитости. Пришел даже сам князь д’Эсте и все профессора Падуанского университета во главе со знаменитым профессором Аквапенденте. Среди гостей был и его друг и соученик князя Зденек Попел из Лобковиц. Вспомнив это имя, Есениус с трудом удержался, чтобы не хлопнуть себя по лбу. Действительно! Зденек Попел, тогдашний верховный имперский канцлер, послал императору сообщение об этой дискуссии. Разумеется, это не давало ответа на вопрос, какого мнения император об авторе «Государя», но, как бы там ни было, императору известна точка зрения Есениуса на Макиавелли, и поэтому ответ доктора на вопрос императора уже не может ничего изменить. И Есениус уже собирался сказать всю правду, все, что он думал, все, что говорил девять лет назад на диспуте. С его языка был готов сорваться ответ: «Я считаю книгу Макиавелли «II principe» вредной, потому что она толкает властителей на совершение незаконных поступков». Но в последнюю минуту он спохватился: одно дело его докторская диссертация, а другое — разговор с императором. Ведь в конечном счете девять лет назад он был всего-навсего студиоз, только что окончивший курс, юнец, в горячей голове которого роились всевозможные кощунственные мысли и смелые планы, к сожалению, подчас весьма далекие от действительности. Жизненный опыт, пришедший с годами, научил его, что головой стену не прошибешь, что в разговорах с сильными мира сего не следует лезть на рожон, а лучше всего поступать, как сказано в Библии: «Будьте кротки, аки голубица, и осторожны, аки змий». Мысли, которые, будучи высказаны в кругу университетских профессоров и студентов, легко объяснимы и понятны, так как их непримиримость может быть смягчена контраргументами оппонента, в разговоре с императором приобретают значение опасных, бунтовщических. Если бы император отнесся к ним именно так, можно было распроститься с надеждой на благосклонное решение спора о наследстве. Конечно, это еще не означает, что Есениус должен отказаться от своих убеждений, однако все же лучше начать более дипломатично. И ответ доктора был именно таким:
— Надеюсь, ваше величество, вы не будете на меня в претензии, если я признаюсь вам откровенно, что вообще не принадлежу к поклонникам, вернее, к почитателям этого выдающегося государственного мужа и флорентийского писателя.
— Если мы правильно поняли ваш ответ, вы не разделяете идей и принципов Макиавелли, изложенных в его сочинении «II principe»? Вы это думали сказать?
Есениус склонил голову, мозг его лихорадочно работал. Он усиленно искал подходящие слова, чтобы объяснить императору свое отрицательное отношение к Макиавелли.
— Чем вы можете обосновать свое несогласие с ним?
Есениус посмотрел на Браге, как бы ища у него поддержки или одобрения, потом, не повышая голоса, заговорил с расстановкой:
— Советы Макиавелли, которые он дает в своей книге монархам, я считаю академическими рассуждениями, которые невозможно применить в жизни.
— Почему? — неожиданно быстро спросил император.
— Потому что… потому что нельзя пользоваться в политике одной моралью, а в жизни — другой. Закон божий не допускает различия между простым человеком и властителем. А синьор Макиавелли провозглашает как раз обратное.
Император порывисто поднял голову, и на его лице появилась тень неудовольствия.
— Нам кажется, что сведение содержания этой исключительной книги к такой узкой формуле даже отдаленно не передает ее всестороннего философского и политического значения. Пожалуй, лучше всего это можно передать девизом: цель оправдывает средства. Автор «II principe» советует самодержцам, чтобы они при осуществлении своей цели не обращали внимания на те средства, к которым они вынуждены прибегать, — пусть некоторые из этих средств будут слишком суровыми и даже противоречат существующим законам. Ибо гораздо важнее, чтобы подданные боялись властителя, чем любили бы его. «Oderint dum metuant», — говорил Калигула
