Бахачек растерянно пожал плечами:
— Мы неоднократно пытались изменить устав в этом смысле, но всякий раз безрезультатно. Большинство всегда голосовало против. И по сей день в Карловом университете продолжает действовать это правило.
— Превеликой жертвы требует преподавание в высшей школе от своих профессоров, — заметил Есениус. — У нас в Виттенберге уже давно отказались от таких устаревших взглядов.
— В Вене тоже, — подтвердил Кеплер.
— Я сам за отмену этого правила, но большинство профессоров боится, что отмена одного пункта устава повлечет отмену и других пунктов и сильно поколеблет авторитет высшей школы. Но, во всяком случае, я буду ходатайствовать, чтобы наша академия отменила данный закон.
— И мы после этого сразу же сделаемся вашими профессорами, — засмеялся Браге.
А Кеплер и Есениус с улыбкой ему поддакнули.
Когда снова появился банщик с ведрами теплой воды, Бахачек сказал ему:
— Мастер Прокоп, нет ли у вас чего-нибудь закусить? На голодный желудок плохо пьется. Нашему дорогому гостю доктору Есениусу, например, мельницкое вино вовсе не по вкусу.
Бахачек просто был не прочь еще выпить. А Есениус, чувствуя, что на пустой желудок крепкое мельницкое вино моментально ударило в голову, не торопился осушить свой бокал. Вот почему, когда магистр Бахачек заговорил о закуске, он охотно поддержал его предложение.
Банщик Прокоп не заставил их долго ждать и вскоре принес каждому по порции тонко нарезанного копченого мяса и по куску белого пшеничного хлеба.
Закуска всем понравилась, и, когда они запили мясо добрым глотком вина, чтобы оно «не застряло в горле», языки снова развязались.
— Послушайте, друг Бахачек, — начал Браге, — раз у нас гостит такой искусный хирург, как доктор Есениус, не могла бы ваша академия воспользоваться его присутствием и устроить как-нибудь публичное анатомирование?
Бахачек не был подготовлен к такому предложению. Да и Кеплер посмотрел удивленно сначала на Браге, а потом на Бахачека. Анатомирование в Праге! Никто из университета даже не помышлял об этом, ведь в Праге не было профессора, который отважился бы на такое ответственное дело. С тех пор как женился Залужанский и, следовательно, лишился должности профессора, медицинский факультет влачил жалкое существование. А о публичном анатомировании не мечтал даже Залужанский. Церковь разрешала анатомирование весьма редко. Да и большинство врачей отвергало вскрытие. Публичное вскрытие считалось богохульством. Лишь самые смелые врачи решались на подобное далеко не безопасное предприятие. Поэтому-то Бахачек так растерялся, не зная, что ответить на вопрос Браге.
— Мне кажется, это явилось бы большим событием, — сказал он, подумав. — Нужно поговорить об этом с ректором Быджовским и с членами ректорского совета.
— А вы бы согласились, магнифиценция?
Предложение Браге сперва удивило и Есениуса. Но удивило приятно. Он вспомнил о живом интересе, проявленном к его анатомическим вскрытиям в Виттенберге, вспомнил о большом числе знатных горожан, встречавших каждую его операцию бурными аплодисментами, и сердце у него учащенно забилось, когда он представил себе возможность произвести подобное вскрытие в столице империи, в резиденции императора. Поэтому он не очень отказывался.
— У меня нет с собой книг, так что придется читать лекцию по памяти, но это ничего не значит: ведь я уже столько раз анатомировал, что знаю все наизусть… А инструменты… их я, к счастью, захватил.
— Тогда договаривайтесь обо всем с ректором, — проговорил Браге, которому, видно, очень хотелось представить своего друга в самом выгодном свете, как крупного ученого.
— Правда, мне нужен какой-нибудь расторопный помощник, — добавил Есениус задумчиво.
— Доктор? — спросил Бахачек.
— Нет, подойдет цирюльник или банщик.
— Отлично. Вот, к примеру, мастер Прокоп, банщик, который прислуживает нам; он один из известных пражских фельдшеров. Прокоп произвел уже несколько удачных ампутаций ног и рук. У блаженного Симеона, говорят, он даже извлек камень из головы.
Есениус посмотрел на Бахачека с нескрываемым удивлением, даже чуточку с недоверием. Камень из головы — гм! — это все-таки немного странно.
