— Послушай, — сразу же сказал один из них, ошеломив Хоппи. — На ручной труд смотрят свысока. Почему бы тебе не заняться чем-нибудь умственным, вернуться в школу и получить аттестат?
Он повернулся к Хоппи, выжидательно глядя на него.
Нет, думал Хоппи, я хочу работать руками…
— Ты бы мог стать ученым, — сказал другой мастер, не отрываясь от работы; он проверял цепь вольтметром.
— Как Блутгельд, — сказал Хоппи.
Мастера одобрительно засмеялись.
— Мистер Фергюссон говорил, что вы дадите мне какую-нибудь работу, — сказал Хоппи. — Какой-нибудь несложный блок для начала, ладно?
Он ждал, боясь, что они не откликнутся, но один из них указал ему на проигрыватель-автомат.
— Что с ним? — спросил Хоппи, изучая ремонтный ярлык. — Я уверен, что могу починить его.
— Пружина сломалась, — ответил мастер, — не выключился после последней пластинки.
— Понятно, — сказал Хоппи. Он поднял проигрыватель экстензорами и перетащил его на свободное место на дальнем конце верстака. — Я буду работать здесь.
Никто не протестовал. Он взял плоскогубцы. Это легко, думал он, я тренировался дома. Он сосредоточился на проигрывателе, одновременно краем глаза наблюдая за мастерами. Я проделывал это много раз; почти всегда все получалось, и с каждым разом все лучше и лучше, аккуратнее. И более предсказуемо. Пружина — маленькая деталь, думал он, самая маленькая, какую они смогли найти. Такая легкая, дунешь — улетит. Я вижу, где ты сломана. Молекулы металла не соединены как надо. Он сосредоточился на поврежденном месте, держа плоскогубцы так, чтобы ближайший к нему ремонтник не мог ничего видеть; он притворился, что вытягивает пружину, пытаясь удалить ее.
Заканчивая работу, он понял, что кто-то вошел, встал за его спиной и наблюдает. Он повернулся — это был Джим Фергюссон, его наниматель. Фергюссон ничего не говорил, просто стоял со странным выражением лица, засунув руки в карманы.
— Готово, — нервно сказал Хоппи.
— Дай-ка посмотреть, — сказал Фергюссон. Он взял проигрыватель и поднес его поближе к лампе.
Видел ли он? — гадал Хоппи. Понял ли он? И если понял — что он думает? Возражает он, не возражает — или просто испуган?
Молчание продолжалось, пока Фергюссон проверял проигрыватель.
— Где ты взял новую пружину? — вдруг спросил он.
— Нашел на верстаке, — не моргнув глазом ответил Хоппи.
Все обошлось. Фергюссон если и видел что-то, то ничего не понял. Фокомелус расслабился и почувствовал ликование, полное удовольствие вместо тревоги; он улыбнулся мастерам и оглянулся вокруг в поисках нового задания.
Фергюссон спросил:
— Ты нервничаешь, если за тобой наблюдают?
— Нет, — сказал Хоппи, — люди могут пялиться на меня сколько душе угодно. Я знаю, что я — другой. На меня пялятся с тех пор, как я родился.
— Я имею в виду, когда ты работаешь?
— Нет, — снова сказал Хоппи, и его голос звучал громко, может быть, слишком громко. — Прежде чем у меня появилась коляска, — сказал он, — прежде чем правительство обеспечило меня хоть чем-то, мой папаша обычно таскал меня на спине в одеяле. Как рюкзак. Как индианка — ребенка.
Он застенчиво рассмеялся.
— Понятно, — сказал Фергюссон.
— Так было в Сономе, — продолжал Хоппи, — где я вырос. У нас были овцы. Однажды баран боднул меня, и я полетел в воздух. Как мяч.
Он снова засмеялся; оба мастера молча смотрели на него, прервав работу.
— Держу пари, — сказал один из них после паузы, — что ты приземлился и покатился.
— Да, — подтвердил Хоппи, смеясь. Сейчас они все смеялись: и Фергюссон, и мастера; они представили, как это было: семилетний Хоппи Харрингтон, без рук и ног, только голова и туловище, катится по земле, вопя от испуга и боли. Это выглядело смешно, Хоппи знал и рассказывал так, чтобы было смешно; он заставил их смеяться.
— Теперь-то ты лучше вооружен, — сказал Фергюссон, имея в виду коляску.
— О да, — ответил Хоппи, — и я разрабатываю новую, моей собственной конструкции, сплошная электроника. Я столько читал об управлении непосредственно из мозга, так делают в Швейцарии и Германии. Ты связан прямо с двигательными центрами мозга, так что нет запаздывания, ты можешь двигаться даже быстрее, чем… обычная физиологическая конструкция. — Он чуть не сказал «чем человек». — Через пару лет я усовершенствую коляску, — продолжал фок, — и это будет шагом вперед даже по сравнению со швейцарской моделью. И тогда я смогу выбросить этот правительственный хлам.
