— Это его дом, — сказала Джун Рауб, — там, наверху. И он построил его один, без чьей-либо помощи. Хоппи способен усиливать мозговые импульсы, как он говорит, до сервосигналов. Поэтому сил у него хватает, и их много больше, чем у обычного человека. — Она немного помолчала. — Мы все любим его. Он для нас столько сделал.
— Понимаю, — сказал Элдон.
— Вы ведь приехали сюда, чтобы выкрасть его? — тихо спросила Джун Рауб.
Он испуганно запротестовал:
— Нет, миссис Рауб, честно — мы прибыли, чтобы послушать сателлит, вы ведь знаете…
— Такие попытки уже делались, — сказала миссис Рауб. — Но у вас ничего не получится, Хоппи не дастся вам. Ему не нравится коммуна в Болинасе, потому что он знает о вашем декрете против мутантов. У нас такой дискриминации нет, и он нам благодарен за это. Он очень обидчив.
Элдон Блэйн в замешательстве отодвинулся от миссис Рауб, держась поближе к дверям в Форестер-холл.
— Подождите, — сказала женщина, — не стоит беспокоиться. Я никому ничего не скажу. И я не виню вас за то, что, увидев Хоппи, вы захотели заполучить его для вашей коммуны. Знаете, ведь он не уроженец Вест-Марина. Однажды, года три назад, он приехал из города на своем фокомобиле. Не на этом, а на старом, которым снабдило его государство еще до Катастрофы. Он рассказал нам, что проделал весь путь от Сан-Франциско в поисках места, где можно было бы поселиться, но никто, кроме нас, не принял его.
— Конечно, — прошептал Элдон, — понимаю…
— В наши дни можно украсть что угодно, — сказала Джун Рауб, — при достаточном старании. Я видела вашу полицейскую машину, спрятанную возле дороги, и я знаю, что те, кто приехал с вами, — полицейские. Но Хоппи делает только то, что хочет. Думаю, что, если вы попытаетесь применить силу, он убьет вас. Ему это нетрудно, и долго раздумывать он не будет.
Элдон Блэйн сказал после некоторой паузы:
— Я… высоко ценю вашу прямоту.
Не говоря больше ни слова, они вернулись в Форестерхолл.
Все глаза были обращены на Хоппи Харрингтона, который все еще увлеченно изображал Дейнджерфильда.
— …Вроде бы после еды боль исчезает, — говорил фокомелус, — что заставляет меня подозревать язву, а не сердечную болезнь. Поэтому, если какие-нибудь врачи слышат меня и имеют доступ к передатчику…
Один из слушателей перебил его:
— Я собираюсь связаться со своим доктором в Сан-Рафаэле. Я не шутил, когда говорил это. Хватит с нас мертвецов, летающих вокруг Земли.
Это был тот же самый человек, который говорил так прежде, и его слова звучали сейчас еще серьезнее. Он продолжал:
— Или, если, как предполагает миссис Рауб, дело в его психике, не может ли наш док Стокстилл помочь ему?
Элдон Блэйн подумал: ведь Хоппи не было в холле, когда Дейнджерфильд описывал свою болезнь. Как фокомелус мог изобразить то, чего не слышал?
И вдруг он понял. Ну конечно же. У Хоппи в доме был собственный приемник. До того как отправиться в Форестер-холл, он сидел один и слушал сателлит. Значит, в Вест-Марине было два работающих приемника, а в Болинасе — ни одного. Элдон почувствовал гнев и горечь одновременно. У нас нет ничего, подумал он, а у этих людей есть все, даже дополнительный приемник на одну персону.
Как перед войной, думал он, потеряв контроль над собой. Они живут так же, как тогда. Это несправедливо.
Он повернулся и выбежал из Форестер-холла в ночную тьму. Его ухода никто не заметил, всем было не до того. Они были слишком заняты спором о Дейнджерфильде и его здоровье, чтобы обращать внимание еще на что-нибудь.
По дороге шли, неся керосиновую лампу, три фигуры — высокий тощий человек, молодая женщина с темно-рыжими волосами и маленькая девочка между ними.
— Чтение кончилось? — спросила женщина. — Мы опоздали?
— Не знаю, — буркнул Элдон и прошел мимо.
— Ох, мы пропустили передачу, — жалобно сказала девочка, — я же говорила вам, что надо спешить.
— В любом случае мы зайдем внутрь, — сказал ей мужчина, и затем их голоса стихли.
Элдон Блэйн в полном отчаянии продолжал свой путь в темноте, подальше от людских голосов, от богатых обитателей Вест-Марина, у которых было так много всего.
Хоппи Харрингтон, продолжая изображать Дейнджерфильда, увидел, что в холл вошли Келлеры со своей девочкой и сели в последнем ряду. Вовремя, сказал он себе, радуясь увеличению аудитории. Но затем он почувствовал себя неуютно, потому что девочка внимательно изучала его. Что-то в ее взгляде заставляло его нервничать. Так всегда было в присутствии Эди, и это ему не нравилось. Он резко оборвал представление.
