— Да, — признался он.
Грузная, разъяренная женщина смотрела на него с негодованием.
— Я думал, — оправдывался Стюарт, — что на общественном грузовом пирсе Окленда он будет в безопасности. Там есть чиновник…
— Обычный случай, — устало сказал мистер Харди. — Подонки. Должно быть, это те ветераны, которые живут в норах под пирсом. Хоть бы кто-нибудь бросил туда бомбу с цианистым калием. Они гнездятся там сотнями. А где автомобиль? Полагаю, тебе пришлось оставить его?
— Простите, — сказал Стюарт.
Миссис Харди язвительно заметила:
— Эдвард стоил восемьдесят пять серебряных американских долларов. Недельная выручка, между прочим.
— Я верну деньги, — твердо сказал Стюарт.
— Не беспокойся, — вмешался мистер Харди, — у нас есть еще лошади при магазине в Оринде. А электронику ты привез?
— Не повезло, — сказал Стюарт, — когда я приехал, все уже разобрали. Вот только… — Он вынул из кармана горсть транзисторов. — Фермер отвернулся, и я подобрал их бесплатно. Не знаю, сгодятся ли они на что-нибудь… — Он положил транзисторы на монтажный стол. — Для путешествия, занявшего целый день, — немного.
Он чувствовал себя более мрачным, чем всегда.
Не сказав ни слова, Элла Харди вернулась на кухню и задернула за собой занавеску.
— Не хочешь ли пообедать с нами? — спросил Харди, выключая лампу и снимая очки.
— Нет, — ответил Стюарт, — мне как-то не по себе. Я очень расстроился, когда вернулся и увидел, что Эдварда съели.
Он бесцельно кружил по магазину. Наша связь с животными, думал он, сейчас стала другой. Она много теснее, нет той пропасти, которая разделяла нас раньше.
— Там, на другой стороне залива, — сказал он, — я видел нечто такое, чего еще никогда не видел. Летающие животные, похожие на летучих мышей, но не мыши. Больше похожи на ласку, очень худые и длинные, с большой головой. Их называют «томми», потому что они парят перед окнами и подглядывают, как Том-портной[4].
Харди сказал:
— Это белки. Я видел таких. — Он откинулся на стуле и ослабил галстук. — Они произошли от белок парка «Золотые Ворота». — Он зевнул. — Однажды я разработал план использования их в качестве посыльных — теоретически, конечно. Они могут парить, летать — или что они там проделывают — на расстояние около мили. Но они слишком дикие. Я отказался от своего плана после того, как поймал одну такую. — Он показал Стюарту правую руку. — Видишь, у меня на пальце шрам. Его оставила белка-«томми».
— Человек, с которым я разговорился, сказал, что они очень вкусные. Как цыплята былых времен. Их продают в забегаловках в деловой части Сан-Франциско. Там есть старушки, продающие их за четверть доллара уже приготовленными, горячими и очень свежими.
— И не пытайся пробовать, — сказал Харди, — многие из них ядовиты. Должно быть, из-за того, чем они питаются.
— Харди, — неожиданно сказал Стюарт, — я хочу уйти из города в деревню.
Его наниматель пристально посмотрел на него.
— Слишком здесь много жестокости, — пояснил Стюарт.
— Жестокости везде много.
— Нет, если уйти от города подальше, скажем, миль на пятьдесят или сто.
— Но там трудно найти работу.
— А вы продавали какие-нибудь ловушки в деревне? — спросил Стюарт.
— Нет.
— А почему?
— Животные-мутанты живут в городах, в развалинах. Ты ведь знаешь это, Стюарт. Ты витаешь в облаках. Деревня бесплодна, там нет потока идей, которые посещают тебя в городе. Там ничего не происходит — люди потихоньку фермерствуют да слушают сателлит. Кроме того, в деревне ты рискуешь столкнуться с предубеждениями против негров. Они там вернулись к старым расовым предрассудкам.
Харди снова надел очки, включил лампу и занялся сборкой стоящей перед ним ловушки.
— Это один из величайших мифов: превосходство деревни над городом. Я уверен, что ты вернешься назад через неделю.
— Мне бы хотелось взять несколько видов ловушек и отправиться, скажем, в окрестности Напы, — настаивал Стюарт. — Может быть, добраться до долины Сент-Эллен. Их можно было бы обменять на вино. Насколько я знаю, там выращивают виноград, как прежде.
— Но вкус не тот, не тот, — сказал Харди. — Земля оскудела. Вино теперь… — Он скривился. — Тебе следовало бы его попробовать. Я не могу описать тебе его, но оно ужасно. Отвратительно.
