В любом случае, Мария Давидовна решила, что обязательно свяжется с Ильюшенковым и поговорит с ним.
— А зачем откладывать на потом то, что можно сделать сейчас, — сказала она картине, и протянула руку к телефону. Она нашла в контактах номер телефона и нажала на кнопку. Слушая в трубке длинные гудки, она терпеливо ждала.
— Слушаю.
— Добрый день, Владимир Владимирович. Это доктор Гринберг.
— Здравствуйте, доктор. Что вам?
Голос следователя звучал сухо и равнодушно. Мария Давидовна на секунду замешкалась, а потом спросила:
— Я бы хотела поговорить с вами.
— О ком?
Мария Давидовна явственно услышала усмешку в голосе капитана.
— Об Ахтине.
— А зачем мне о нем говорить? Хорошего мне сказать нечего, а плохо о мертвых говорить не принято.
Мария Давидовна сглотнула слюну и сказала:
— Я не верю, что его нет в живых. Вот вы лично видели его тело?
Теперь с ответом замешкался Ильюшенков.
— Я видел, как он шел по болоту, а потом вдруг исчез. Мы потом сверху с вертолета искали, но не нашли ни одного следа его присутствия.
— То есть, мертвое тело Ахтина вы не видели?! — уточнила Мария Давидовна.
— Ладно. Вы меня убедили. Давайте встретимся и поговорим, — ушел от ответа Ильюшенков, — например, через два часа у фонтана перед Драмтеатром.
— Отлично, — быстро согласилась она, — я приду. До свидания.
Доктор Гринберг посмотрела на часы. У неё было время, чтобы сходить в женскую консультацию, поэтому она накинула плащ и ушла с работы.
Бабье лето закончилось. На улице ощутимо похолодало. С утра прошел дождь, на мокром асфальте лежали разноцветные мертвые листья, голые клены выглядели, как старые израненные солдаты, бредущие домой умирать. Она с удивлением прислушалась к себе, — возникающие в мыслях грустные ассоциации не соответствовали её настроению. Она как бы радовалась тому, что анализ из лаборатории пришел отрицательный, но сам факт того, как она быстро и легко обвинила любимого человека в заражении смертельной инфекцией, приводил к грустной мысли о слабости её чувств. Она убеждала себя в том, что пока не увидит мертвое тело Ахтина, ни в коем случае, не будет верить в его смерть, хотя прекрасно понимала, что чудес не бывает.
У кабинета доктора в женской консультации сидела молодая женщина с заплаканными глазами. Она держала в дрожащих руках лист бумаги и смотрела прямо перед собой бессмысленным взором.
— Что-то случилось? — спросила Мария Давидовна.
Женщина среагировала на звук голоса, в глазах появилась жизнь. Она повернула голову и хриплым голосом ответила:
— Не твое дело!
После этих слов, она встала и ушла быстрым шагом. От неожиданности Мария Давидовна не нашлась, что ответить. Покачав головой, она постучала в дверь и спросила разрешения войти.
После взвешивания на весах, измерения артериального давления и осмотра на кушетке, Мария Давидовна села к столу и спросила:
— Когда у меня ранний токсикоз закончится?
— А что, сильно беспокоит? — вопросом на вопрос ответила врач.
— Ну, тошнит по утрам, иногда днем бывает.
Доктор кивнула. И, улыбнувшись, сказала:
— Это ерунда. Вот когда рвота после каждого приема пищи, когда от запаха мяса выворачивает, когда можешь пить только воду, вот тогда можно говорить о раннем токсикозе. У вас, Мария Давидовна, сейчас девять-десять недель беременности. Скоро ваша тошнота пройдет. Вот вам направление на ультразвуковое исследование через две недели, — врач протянула бланк, — там указано дата, время и место.
— Может, не надо УЗИ, рано еще, ультразвуковые волны могут повредить плоду, — неуверенно сказала Мария Давидовна.
Светлана Геннадьевна, вздохнув, грустно посмотрела на пациентку:
— Надо, дорогая моя, надо. Вон только что женщина пришла с результатом УЗИ, — она показала рукой на дверь, — неделю назад пришла вставать на диспансерный учет, сразу отправили на УЗИ, и вот результат — множественные грубые пороки развития у плода в сроке двадцать недель. Отправили на пренатальный консилиум, надо прерывать беременность. А вот если бы она пришла раньше, и УЗИ сделали бы в сроке десять-двенадцать недель беременности, то всё было бы значительно проще и для её здоровья, и для нас.
