Ван Бларикум просмотрел запись:
— Вот. Одиннадцатое октября. А это номер моего телефона.
Я взглянул на указанную им строку записи. Нью-йоркский номер. Я с сомнением прочитал номер вслух и спросил:
— Вы можете доказать, что это ваш номер?
Ван Бларикум достал из нагрудного кармана пиджака тонкий бумажник, вытряс из него что-то.
— Прошу занести в протокол, что я показываю мистеру Слоуну свою визитную карточку, — сказал он.
Я взглянул на кремового цвета визитку. Стоявший на ней номер совпадал с тем, что значился в регистрационной записи.
Ладно, решил я, посмотрим, что удастся извлечь из этого.
— Мне говорили, что в течение тридцати лет вы не поддерживали с сестрой никаких отношений.
Ван Бларикум надолго задумался, затем сказал:
— Ну, был довольно долгий период времени, в течение которого мы разговаривали, э-э, не часто.
Внезапно меня обуяло некое странное чувство — такое возникает, когда тебе кажется, будто за тобой кто-то следит. Вот только определить источник его мне никак не удавалось.
— Так почему же вы вдруг позвонили ей за неделю до смерти?
— Я решил, что мы с ней слишком долгое время не поддерживаем связь, что настала пора помириться.
Стэш Олески встал:
— Простите, ваша честь, но я намерен внести протест. Я решительно не понимаю, какое все эти вопросы имеют отношение к делу.
Он был прав. Мои вопросы позволили обнаружить нечто загадочное, однако, какое отношение имеет эта загадка к делу, я пока не понял и сам.
— Я готов двинуться дальше, ваша честь, — сказал я. — Мистер ван Бларикум, давайте вернемся к 1969 году. Заставили вы в то время Диану — или не заставили — отдать ребенка на усыновление?
— Мы убедили сестру, что это наилучшим образом послужит ее интересам.
— Что затем произошло с ребенком, мистер ван Бларикум?
— Понятия не имею.
Я вернулся к столу защиты.
— Мистер ван Бларикум, вы помните состоявшийся у вас около месяца назад разговор с моей помощницей, Лайзой?
— Ваша дочь солгала мне. Она притворилась, будто торгует произведениями искусства, и попыталась выведать что-нибудь компрометирующее Диану.
Я порылся среди вещественных доказательств, отыскал карманный магнитофон и, нажав кнопку воспроизведения, поднес его к микрофону, установленному на свидетельском месте. Присутствующие в зале суда услышали конец нашего разговора в «Дубовом баре»: «Знаете, что самое смешное, Слоун? Выкрутится он или нет, не важно. Майлз нацелился на ее деньги. Но вот их-то он никогда и не получит. Никогда и ни за что. Разве Мак-Дейрмид не сказал вам об этом?»
Следом мой голос: «Майлза ее деньги никогда не интересовали».
Снова голос ван Бларикума: «Да? Ладно, присмотритесь к его физиономии, когда ублюдок явится за состоянием Дианы. И вы узнаете подлинную правду».
— В то время я не понял сказанного вами, мистер ван Бларикум. Я решил, что «ублюдком» вы назвали моего клиента. Вы же сказали примерно следующее: «Присмотритесь к лицу Майлза Дэйна, когда его незаконнорожденный сын, Блэр Дэйн, появится, чтобы вступить в наследство трастовым фондом Дианы». На что он, как прямой потомок, имеет полное право, верно?
Стэш поднял над собой обе руки:
— Теперь я просто обязан внести протест, ваша честь. Эта запись могла быть получена незаконным путем.
— Могу я посовещаться с вами и с государственным обвинителем, ваша честь? — спросил я.
— Подойдите.
Мы со Стэшем подошли к столу судьи, и я сказал:
— Я считаю, что Диану Дэйн мог убить сын моего клиента — он, кстати, значится в списке свидетелей защиты. И пытаюсь установить мотив. Мой клиент имеет право на любую защиту.
— До сих пор вся его защита ограничивалась попытками укрыться за Пятой поправкой, — проворчал Стэш.
— У нас уже имеются показания, согласно которым Блэр Дэйн, как прямой потомок Дианы Дэйн, должен унаследовать ее трастовый фонд. Однако в данный момент мой клиент не хочет давать показания против своего сына. Если я подам апелляцию на том основании, что моему клиенту было отказано в праве на обоснованную защиту, обвинительный приговор, который вынесет ему этот суд, мгновенно отменят, а вы станете на национальном телевидении козлом отпущения.
