Сона застыла с подносом в руках. Ее супруг решил, что им «лучше повременить с детьми», даже не подумав посоветоваться с нею! Зато он преспокойно обсуждает столь интимный вопрос с Ратной! А еще, оказывается, у него есть проблемы иного рода, но он не стал делиться этим с женой, однако, опять-таки, доверился своей названой сестре, которая, по сути, была ему совершенно чужой.
Подслушав этот разговор, молодая женщина поняла: в ее душе не будет покоя до тех пор, пока между ней и Аруном стоит Ратна. Муж назвал эту девушку ее подругой, но Сона сказала себе, что низкая шудра не более чем грязь, прилипшая к подошвам чаппалов[54] благородной брахманки!
В довершение всего в одну из ночей, когда, сжимая ее в объятиях, Арун в порыве страсти воскликнул «моя Радха!»[55], Соне почудилось, будто он произнес «моя Ратна».
Хотя население Канпура и личный состав полков гарнизона не проявляли недовольства англичанами, командующий, генерал Уилер, получил депешу о восстании в Мируте[56]. За короткое время новость распространилась по всему городу, и белое население запаниковало.
Генерал приказал укрепить два больничных барака из кирпича, расположенных близ домов офицеров гарнизона, – их обнесли невысокой насыпью и окружили неглубоким рвом. Очень скоро эта импровизированная крепость получила название «форт безнадежности».
По городу блуждали темные слухи, на прежде шумных, беспечных базарах царила угрожающе напряженная атмосфера, и воздух был полон предчувствия надвигавшейся беды.
На первый взгляд, причина волнения сипаев казалась пустяковой. В армии ввели нарезные ружья, и заговорщические группы, давно существовавшие во всех провинциях, пустили слух, что бумажная обертка патрона, которую при зарядке винтовки надо было срывать зубами, смазана коровьим или свиным жиром. И индус, и мусульманин, согласившийся взять такого рода патрон, неминуемо осквернялся и ставил себя вне общества. Это послужило последней каплей в чаше терпения индийцев, и они ринулись избавляться от ненавистных британцев.
Накануне роковых событий Ратна вернулась с работы раньше обычного, сообщив, что ее хозяева заколотили особняк и так же, как и другие англичане, укрылись в укрепленном госпитале. Девушка слышала обрывки разговора о том, что некоторые белые пытались покинуть город, но не смогли этого сделать, поскольку дороги патрулировали вооруженные крестьяне.
Сона расхаживала по дому, сцепив руки в замок; ее грудь тяжело вздымалась. Время шло, а Аруна все не было. Наконец он прибежал, растерянный и взволнованный.
– Городская знать нанимает охрану из числа местных горожан! Все магазины и лавки закрыты! Надо бежать. Берите самые необходимые вещи – мы укроемся в крепости. Командующий гарнизоном приказал принести туда боеприпасы, еду и побольше воды.
Сона без разговоров бросилась собирать одежду, украшения, посуду – все те домашние «сокровища», которыми она так дорожила, тогда как Ратна стояла посреди комнаты, не предпринимая никаких попыток ей помочь.
– Побыстрее! – поторопил Арун женщин, и тогда Ратна сказала:
– Я пойду к дому жены Амита. Я должна быть уверена, что Анила в безопасности!
– Тебя все равно туда не пустят, – нетерпеливо возразил Арун. – Амит – сипай, потому, полагаю, с твоей дочерью ничего не случится.
И тут Ратна поняла: она не могла быть с белыми, потому что те люди, в чьих руках оставалась Анила, отныне принадлежали к другому лагерю.
– Я останусь здесь.
– Что ты несешь! – раздраженно воскликнул Арун и бросил жене: – Сона, прошу тебя, уговори ее!
Он вышел во двор, чтобы выкопать спрятанные в земле деньги, а Сона повернулась к Ратне. Глаза брахманки были темными и бездонными, четко очерченные скулы и царственный лоб свидетельствовали о высоком происхождении. И когда она заговорила, ее слова были произнесены тоном человека, облеченного властью:
– Ты мыслишь правильно. Ты должна остаться.
– Почему? – прошептала Ратна.
– Ты только что сама ответила на свой вопрос. Но у меня есть другая причина желать этого. Ты плохо действуешь на людей. Ты несешь на себе знак беды.
Ратна прижала руки к груди.
– Я сделала тебе что-то плохое, Сона?
