Февраль 1912 года
Жан Кюзенак наслаждался счастьем, домашним уютом, душевным спокойствием. Его жизнь полностью изменилась, и он часто спрашивал себя, как мог столько лет жить в атмосфере грусти, в тишине, нарушаемой редкими, оставляющими в душе отвратительный осадок ссорами.
Они с Мари читали в гостиной. Алсид заложил в камин поленья из старого дуба, которые, сгорая, давали много тепла, — последние дни зимы принесли с собой стойкие холода.
Как он и предсказывал дочери, все вскоре и без особых проблем стало на свои места. Нанетт выполнила свою задачу, разнеся по округе новость о том, кто такие на самом деле родители Мари. Люди удивлялись, отпускали иронические замечания, многие повторяли: «Я-то об этом сразу догадался!», но прошло немного времени, и эта тема перестала вызывать интерес.
И только Пьер, от природы замкнутый и раздражительный, продолжал дуться на всех в открытую. Юноша был уверен, что скоро потеряет Мари. Она казалась такой счастливой в Большом доме! Вопреки заверениям девушки, Пьер полагал, что она сильно переменилась.
Первое — Мари стала изысканно одеваться. Пьер считал это никому не нужным кокетством. Еще она стала редко наведываться на ферму под предлогом, что нужно учить историю или географию.
Что до Нанетт, то добрая женщина во всеуслышание заявляла, что крошка Мари осталась такой, как была — милой, услужливой, очень ласковой и «совсем не гордой».
Пьер же с каждым днем утверждался во мнении, что мадемуазель Кюзенак теперь не для него. Подпитываемые гневом, в его характере стали проявляться самые плохие черты: он стал завсегдатаем бистро Марселя Прессиго, пристрастился к игре в кости и не стеснялся присоединиться к шумной компании в субботний вечер, когда молодежь городка собиралась выпить красного вина или коньяка.
Мари об этом не догадывалась, равно как и Нанетт, которая бы не поленилась обломать палку о бока своего единственного сына.
* * *
Мари с задумчивым видом закрыла книгу. Несколько минут она смотрела на огонь и вздыхала, сама того не замечая. Отец посмотрел на нее с любопытством и спросил:
— Что тебя беспокоит, дитя мое? О чем ты думаешь? О Пьере?
Жан Кюзенак прекрасно знал, что поведение молодого человека очень расстраивает Мари. Девушка заговорила быстро, с грустной улыбкой на устах:
— Нет, папа! Я не думала о Пьере! Он не приходил к нам целую неделю, а я не пойду его упрашивать! Он куда больший гордец, чем ты и я, вот что я скажу! Этот упрямец решил, что теперь недостоин меня, и поэтому всячески меня избегает. Тем хуже для него…
Жан Кюзенак спрятал улыбку. После этой тирады, озвученной сердитым тоном, Мари будет говорить, что не думает о Пьере?
— Оставь его, парню пора научиться вести себя по-мужски и обдумывать свои поступки.
Мари посмотрела на отца. Положив книгу на ковер, она подошла и опустилась на колени перед камином.
— Папа, послушай! Если бы у меня была мечта, как мне кажется, почти невыполнимая, ты помог бы мне ее осуществить?
— Моя дорогая девочка, конечно! Ведь по моей вине ты так долго была лишена стольких радостей! — ответил он не раздумывая.
— Вот уже много дней я никак не могу решиться поговорить с тобой об этом. Я боялась, что ты расстроишься…
Жан Кюзенак ласково погладил свою дочь по густым волосам. Он восхищался ее деликатностью, упивался ее красотой…
— Я слушаю тебя, Мари!
— Как ты знаешь, я учу историю и географию по твоим книгам. Я пытаюсь осваивать и другие дисциплины, но чувствую себя по-настоящему невежественной. В приюте я помогала матери-настоятельнице проводить уроки у малышей: учила их алфавиту, цифрам… В то время я наивно верила, что вырасту и стану учительницей. Эта мечта меня не покинула. Пять лет назад я отказалась от нее, так как думала, что буду прислугой всю свою жизнь. Теперь я говорю себе, что, возможно, у меня есть шанс, ведь я — твоя дочь… Если я смогу получить свидетельство о неполном среднем образовании, то, может, поступлю и в Эколь Нормаль…
