Мари терпеливо выслушала этот длинный монолог, произнесенный плаксивым голосом, но слово «завещание» пронзило ее, словно удар молнии. Элоди достала из сумки сложенный вчетверо листок.
— Спасибо, Элоди! Но мне понадобятся очки.
В этот момент в кухню вошел Адриан. Он наклонился, чтобы лучше рассмотреть пожелтевший документ, в то время как его супруга начала читать. Текст был недлинным, но вполне конкретным.
Мари вскрикнула, сняла очки и протянула листок Адриану. Срывающимся голосом, с глазами, полными слез, она проговорила:
— Прочитай, дорогой, я не могу в это поверить! Это — единственное законное завещание моего отца, и оно столько лет пролежало в книге! А ведь мы после похорон пересматривали и разбирали библиотеку!
Удивленный Адриан только развел руками. Документ свидетельствовал, что Жан Кюзенак оставил Мари все свое имущество — земли, фермы и дом «Бори» со всей обстановкой. Далее следовало оформленное по всем правилам официальное заявление, в котором мсье Кюзенак признавал Мари своей дочерью и единственной наследницей. Своему племяннику Макарию он оставил два дома — один в Лиможе, второй в Сен-Жюньене.
Лицо Мари порозовело от волнения, когда она сказала:
— Папа завещал мне «Бори»! Мой дом! Я знала, что он мой, что несправедливо было выгонять нас оттуда…
Элоди кивнула и произнесла несколько довольно грубых слов в адрес покойного Макария. Адриан щедро вознаградил ее за хлопоты и честность. Вместе они позавтракали, и Элоди отправилась на вокзал ждать обратного поезда. Нанетт обняла ее на прощание.
— Мы с вами теперь прямо как одна семья! — воскликнула Элоди, когда пришло время прощаться. — До скорой встречи в Прессиньяке, мадам Мари!
* * *
Месяц спустя, в субботу, Мари подкрасилась и принарядилась. Вся семья собиралась ехать в Прессиньяк.
К встрече с любимым домом Мари купила новое платье и попросила Ману сделать ей модную прическу. Средняя дочь охотно ее подстригла. Условились, что Лизон и Венсан вместе с Жаком сразу отправятся в «Бори», не заезжая в Обазин.
Матильда очень изменилась с трагического дня своего ареста — стала менее эгоистичной, более рассудительной. Ее любовь к матери переросла в безграничное обожание. По большому секрету она призналась Мари, что со своим женихом наконец познала радость взаимной любви.
Камилла, которой недавно исполнилось двенадцать, подросла и похорошела. Она была точной копией своей матери в том же возрасте. Девочка сгорала от нетерпения, так ей хотелось увидеть Прессиньяк, колокол по имени Мария-Антуанетта, пруд Шоффи, небольшую речушку, сам «Бори» и остальные чудеса, о которых рассказывала мать.
Поль, хотя еще и не совсем поправился, тоже решил ехать. Меньше всего энтузиазма проявлял Адриан. Он часто шутил, что «у супруги, похоже, одно на уме — запереться в „Бори“ и жить там безвылазно».
Мари ушла из школы. На ее место взяли молоденькую выпускницу института.
Не стала она возвращаться и на работу в приют. В стенах старинного аббатства обитало слишком много дорогих сердцу призраков прошлого — сироты, мечтавшей обрести родителей, другой девочки — голубоглазой Леони, и Жака, отца Пьера, сеющего фасоль на огороде…
Спокойная жизнь с Адрианом — что могло быть лучше? У них было множество планов: съездить в Париж, посетить Лувр, увидеть Версаль, отправиться в Грецию и, конечно же, в Италию…
* * *
Мари смотрела вперед, зная, что в любую секунду может показаться окруженный парком Большой дом на холме. Пока они ехали, она без конца рассказывала Камилле о «Бори». Внимательно слушала рассказ матери и Матильда, которая совершенно не помнила эти места.
— В парке есть огромная ель, а под ней — каменная скамья. И всюду — кусты красных роз… Рядом с домом находится конюшня. У меня была своя рыжая лошадка, очень послушная. Гостиная обшита дубовыми панелями, а в кухне — огромная чугунная печь!
За окнами автомобиля проплывали знакомые пейзажи. Нанетт, которую долгая поездка совсем не утомила, широко улыбалась. Камилла, Поль и Ману с удовольствием слушали ее рассказы о ферме, об овцах и коровах и, конечно, о том, как однажды в дождливый вечер на ферму приехала их мать:
