Она пошла к двери в коридор и уже почти покинула комнату, когда Гермиона тоже встала с постели.
— Je vous remercie, Maman, — громко, и с чем‑то похожим на вызов, сказала девушка, — à se revoir[3].
— Charmant, ma chérie, — усмехнулась Беллатриса, уже не скрывая любопытства. — Plein de promesses[4]! — И закрыла за собой дверь.
Миллиард мыслей роился в голове Гермионы в ванной комнате. Сбивчивых, противоречивых. Начиналась какая‑то сложная игра, но она не могла понять, какое место занимает в ней. Нужно быть внимательной. Узнать и запомнить как можно больше того, что могло бы помочь в дальнейшем.
Гермиона боялась думать о том, как примут невероятную новость её друзья. Особенно Гарри и Рон. Не перестанут ли они доверять ей, если узнают… Девушка водила пальцами по воде. Слишком невероятно.
Странно, но эта ужасающая, невообразимая истина, почему‑то совсем не пугала Гермиону сегодня. Если она действительно дочь Темного Лорда, — а в это девушка поверила как‑то сразу, руководствуясь всем происходящим (никто не стал бы так носиться с грязнокровкой, да и ни с кем вообще не стали бы так носиться), — у неё появляется масса самых широких возможностей. И ещё у неё появляется шанс выбраться отсюда живой. Это грело душу.
И возможность попытаться понять. Гермионе было интересно, давно интересно, как живут, чем отличаются от остальных эти люди — люди, способные хладнокровно убить, люди, держащие весь магический мир в страхе. Всё, что они делали, всё, чем они жили, — не укладывалось в голове. И возможность постигнуть их психологию дорогого стоила.
Ведь то, что говорил вчера вечером Волдеморт… В чем‑то он действительно прав. Извращенно, по–своему, но прав. А если он будет слушать и её мнение… Не удастся ли ей в чем‑то переубедить своего отца?
Гермиона рассмеялась и окунула лицо в воду. Такой бредовой мысли она от себя не ждала.
Но мысль упорно возвращалась.
И Гермиона решила попробовать, наивно полагая тем утром, что это она способна переубедить в чем‑либо Темного Лорда. А на деле он сам так быстро и столь во многом смог разуверить её…
Убеждать Лорд Волдеморт умел. С самого детства.
* * *
Беллатриса Лестрейндж. Любовница Темного Лорда. Неистовая и преданная Пожирательница Смерти. Жестокая, фанатичная, огненная; безжалостная и страшная… Уже через несколько дней Гермиона поняла. В этой женщине неизменно присутствовало ещё и что‑то поистине величественное, царственное.
Гермиона никогда раньше не смотрела на неё с подобной стороны. Её настоящая мать выросла в чопорной семье чистокровных волшебников и сама была таковой. В школе, в обществе, замужем за Родольфусом Лестрейнджем — каждую минуту своей жизни она была достойной представительницей двух, а затем и трех древних, уважаемых фамилий. И вдруг просто влюбилась — в того, кто сделал её мир красочным, кто дал ей силу и власть, кто дал ей право быть выше других только потому, что на её предплечье пестрела эмблема зла и силы, эмблема преданности. И надо сказать, что этой преданности у нее было предостаточно.
— Люди по–разному направляют свои лучшие качества, Кадмина, — говорил Волдеморт во время одного из их с Гермионой долгих вечеров у камина. — Смелость, преданность, веру — всё это мало просто иметь и воспитывать в себе, нужно ещё найти то русло, куда направишь хорошо отшлифованный, кристальный поток. Кто придумал Зло и Добро? Кто создал разделяющие их критерии? И главное — зачем? Давай подумаем, что лежит в основе, глубоко, в самой сути этих понятий. Злом люди называют всё, что направлено на помощь — любую помощь — себе. В обход других. Если человек не умеет жертвовать самым ценным ради прочих — он Зло. Но почему, Кадмина? Почему кто‑то должен жить для других? Жизнь дана ему. Для него. Тем, иным, тоже никто не мешает жить во имя себя. Если же интересы скрещиваются — тут уж всё решает сила. Но почему тот, кто ею обладает, кто использует её — Зло? Белла очень преданная женщина. Очень сильная. И ещё она умна, изящна и красива, даже сейчас, после стольких лет в Азкабане. Она направила свои качества не в то, по меркам Добра, русло. И стала Злом. Но почему? Твой друг Гарри Поттер все свои силы бросает на борьбу с созданным в его сознании образом Зла — со мной. И при всей своей эгоистичности, глупости, при всех совершенных ошибках остается Добром. Если я совершу что‑то хорошее — он назовет это лицемерием, если он совершит зло — всего лишь досадной ошибкой. Я плохой, а он хороший. И так всегда. Но, Кадмина, почему так получается? И есть ли смысл во всём этом?..
