— Притворился? Почему? — резко спросил он. — У тебя уже есть любовник, которого ты хочешь заставить ревновать? Так?
Амели бросила на него презрительный взгляд.
— Ничего подобного. Я собираюсь заплатить вам за то, чтобы вы испортили мою… мою репутацию.
Несколько секунд Амели рассматривала его и пыталась понять, что значит это странное выражение лица и поднятые вверх брови.
— Могу я спросить, зачем тебе это нужно?
— Вы можете спросить, но я не обязана вам отвечать, — ответила Амели.
— А я не обязан тебе помогать.
Он уже отвернулся, и Амели начала паниковать.
— Я собираюсь заплатить вам пять тысяч франков, — выкрикнула она ему.
— Десять тысяч, и я подумаю, — мягко сказал он, остановившись и обернувшись к ней.
Десять тысяч франков. У Амели свело желудок. Родители оставили ей довольно внушительную сумму, но она унаследует ее только через два года, когда ей исполнится двадцать пять. А пока, чтобы снять такую сумму со счета, ей надо получить одобрение у попечителей, одной из которых была ее крестная мать, которая и составляла часть проблемы.
Ее плечи опустились от разочарования.
Он продолжал идти прочь и дошел уже почти до конца пляжа. Через несколько секунд его уже не будет видно.
Чувствуя горечь поражения, она отвернулась.
Не желая видеть, как он уходит, Амели пристально смотрела на море.
Большинство людей, увидев ее в первый раз, думали, что в ее венах течет испанская или итальянская кровь. Ее кожа имела теплый кремовый оттенок, а темно-каштановые волосы были очень густыми и блестящими. Только ярко-зеленые глаза и упрямый маленький нос выдавали тот факт, что в ее венах течет и часть бретонской крови, унаследованной от отца. И лишь совсем немногие могли догадаться, что ее необычная внешность была результатом смеси бретонских генов и бедуинской крови ее матери.
Успокаиваясь, Амели подставила разгоряченное лицо ночному ветру, чувствуя, как он ласково играет ее волосами и вызывает мурашки на коже. Но все это не могло сравниться с ощущениями, которые буквально взорвались внутри нее, когда внезапно мужская рука легла ей сзади на шею.
— Пять тысяч и объяснение, — прошептал в ее ухо уже знакомый вкрадчивый голос.
Он вернулся! Амели не знала, радоваться ей или пугаться.
— И торг неуместен! — продолжал голос. — Пять тысяч и объяснение, или никакой сделки не будет.
У Амели пересохло в горле. Она не хотела рассказывать ему все, но разве у нее был выбор? Кроме того, хуже все равно уже не будет.
— Хорошо.
Что заставляло ее голос так дрожать? Уж точно не то, что его рука была по-прежнему на ее шее.
— Ты дрожишь, — сказал он, точно угадывая ее мысли. — Почему? Ты боишься или взволнована?
Пока он медленно говорил эти слова почти в самое ее ухо, его большой палец провел по ее шее, ловя там биение пульса.
Амели быстро высвободилась и сердито сказала ему:
— Ни то, ни другое. Мне просто холодно. Она увидела его усмешку.
— Конечно, конечно, — согласился он. — Итак, ты хочешь, чтобы я публично соблазнил тебя. — Он сказал это так, будто ему уже надоело мучить ее, как домашнему коту надоедает мучить пойманную мышь. Но этот мужчина вовсе не был похож на домашнее животное, скорее, на неприрученного зверя. — Почему? Скажи мне!
Амели глубоко вздохнула.
— Это очень длинная и запутанная история, — предупредила она.
— Расскажи мне, — повторил он снова.
Амели ненадолго закрыла глаза, чтобы привести запутанные мысли в порядок, затем открыла их снова и тихо начала:
— Мой отец был атташе во французском посольстве. Он встретился с моей матерью здесь, в Марокко, когда работал в здешнем посольстве. Они полюбили друг друга, но ее отец был против. У него были другие планы относительно моей мамы. Он считал, что дочь должна ему полностью повиноваться и в конце концов быть использованной в качестве разменной фигуры во благо семьи, каким оно ему виделось.
Амели вдруг уловила в собственном голосе гнев и горечь, которые переполняли ее. Смесь старой боли ее матери и ее собственного протеста.
— Дедушка отказался от моей матери, когда они с моим отцом вопреки его воле покинули страну. И с тех пор само ее имя оказалось в их семье под запретом. Но она-то мне много рассказывала о нем. Он был сущим тираном! — Глаза Амели мстительно сузились.
