Из комнат Алверика она снова отправилась к себе в башню. Посмотрела на ларец, который горел в лучах заходящего солнца, и сколько она ни отворачивалась, ее так и тянуло взглянуть на ларец еще раз. Это продолжалось до тех пор, пока солнце не закатилось за холмы и в наступивших сумерках не дотлели последние отсветы вечерней зари. Тогда Лиразель уселась возле распахнутого окна, выходящего на восточные холмы, и долго сидела в темноте, любуясь звездами, усеявшими небосвод. Надо сказать, из всего нового, что узнала Лиразель с тех пор, как переселилась в поля, которые мы знаем, больше всего удивлялась она именно звездам. Ей нравилась их неясная, лучистая красота, и все же, задумчиво глядя на них сейчас, Лиразель была печальна: Алверик не разрешил ей поклоняться звездам.
Но как же тогда она сможет воздать звездам должное, если ей нельзя поклоняться им? Как сможет она поблагодарить звезды за их красоту и восславить их дарующее радость спокойствие? Лиразель почему-то подумала о своем сыне, а потом вдруг увидела на небе созвездие Ориона. И тогда, бросая вызов всем завистливым духам Земли и глядя на бриллианты Орионова пояса, которым она не должна была поклоняться, Лиразель посвятила жизнь своего ребенка небесному охотнику и нарекла его в честь этих великолепных звезд.
Когда Алверик поднялся к ней в башню, Лиразель сразу рассказала ему о своем решении. Он сразу согласился и одобрил решение жены, так как все жители долины придавали охоте большое значение. В душе Алверика вновь пробудилась надежда, от которой он никак не хотел отказываться. Он подумал, что Лиразель, наконец-то уступив ему в выборе имени для сына, станет отныне рассудительна и благоразумна и будет руководствоваться освященными веками традициями, поступая так, как поступают обычные люди, навсегда позабыв о своих странных прихотях и капризах, что приходили к ней из-за границы Страны Эльфов. И тут же, пользуясь случаем, он попросил ее уважать символы веры Служителя, так как еще ни разу Лиразель не воздавала им должное и не знала, что более свято – его колокол или его подсвечник, и не желала слушать ничего из того, о чем твердил ей Алверик.
На этот раз Лиразель ответила своему мужу благосклонно. Он обрадовался, решив, что теперь все будет в порядке. Однако мысли принцессы были уже далеко, с Орионом – она никогда не могла подолгу задерживаться на чем-то мрачном, как не могла и жить в печали дольше, чем мотыльки без солнечного света.
Ларец, в котором была заключена руна короля эльфов, простоял запертым всю ночь.
На следующее утро Лиразель уже почти не думала о руне, потому что вместе с сыном и мужем должна была отправиться к Служителю. Жирондерель тоже пошла с ними, чтобы ждать снаружи. Зато жители селения Эрл, все, кто мог позволить себе оставить полевые работы, явились к скромному святилищу. Были среди них все, кто говорил с отцом Алверика в длинной красной зале. И радостно было им видеть, что мальчик силен и не по годам развит. Столпившись в святилище, они негромко переговаривались и предсказывали, что все будет точно так, как они задумали. А потом выступил вперед Служитель. Стоя в окружении своих священных предметов, он нарек мальчика Орионом, хотя ему, конечно, хотелось бы назвать малыша именем какого-нибудь праведника, на ком уж точно лежала печать святого благословения. И все-таки он был рад видеть мальчика у себя и дать ему имя, так как род, обитавший в замке Эрл, для всех жителей долины служил чем-то вроде календаря, по которому они наблюдали смену поколений и отмечали ход столетий. Потом Служитель склонился перед Алвериком и был предельно вежлив с Лиразелью, хотя его любезность и шла не от сердца, ведь в сердце своем он ставил эльфийскую принцессу не выше морской девы, которая отреклась от моря.
Так сын Алверика и Лиразели был наречен Орионом. Жители долины радостно кричали и приветствовали его, когда он вышел из святилища вместе с родителями и приблизился к Жирондерели, ожидавшей своего воспитанника на краю примыкавшего к святилищу сада. И все четверо – Алверик, Лиразель, Жирондерель и Орион – медленно пошли обратно в замок.
