— Матушка ведьма! — воскликнул Алверик.
И ведьма низко присела в реверансе, невзирая на то, что обладала магической силой, и невзирая на то, что годы, канувшие в никуда еще до отца Алверика, весьма ее состарили; и хотя многие в Эрле к тому времени позабыли своего правителя, однако Зирундерель не забыла.
Алверик спросил ведьму, что делает она тут с метлой, на вересковой пустоши, в преддверии ночи.
— Подметаю мир, — отозвалась ведьма.
И подивился Алверик, гадая, что за негодный сор выметает она из мира вместе с серой пылью: пыль тоскливо кружилась в нескончаемом круговороте, скользя над полями людей и медленно утекая во тьму, что сгущалась за пределами наших берегов.
— Для чего ты подметаешь мир, матушка ведьма? — спросил он.
— Есть в мире много такого, чего быть не должно, — сообщила Зирундерель.
Тогда Алверик печально поглядел на клубящиеся серые облака, что поднимались от ее метлы и уплывали в сторону Эльфландии.
— Матушка ведьма, — спросил он, — могу ли и я покинуть мир? Двенадцать лет искал я Эльфландию, но так и не увидел отблеска эльфийских гор.
И старая ведьма посмотрела на странника сочувственно, и перевела взор на меч.
— Он страшится моей магии, — молвила Зирундерель, и нечто загадочное вспыхнуло в глазах ее при этих словах, или, может быть, тайная мысль.
— Кто? — переспросил Алверик.
И Зирундерель опустила взгляд.
— Король, — отвечала она.
И поведала ведьма Алверику, что монарх-чародей привык отступать от всего, что однажды одержало над ним верх, и, отступая, отводит прочь все, чем владеет, не терпя присутствия магии, способной соперничать с его собственной.
Но не верилось Алверику, что властелин столь могущественный такое большое значение придает магии, заключенной в его, Алверика, потертых черных ножнах.
— Да уж он таков, — отвечала Зирундерель.
Но по-прежнему не верилось Алверику, что король-эльф заставил отступить Эльфландию.
— Это он может, — заверила ведьма.
Однако и теперь Алверик готов был бросить вызов грозному королю и всей его магической власти; но и колдун, и ведьма упредили его, что пока при нем волшебный меч, в Эльфландию странник не вступит, а как пройти безоружному через жуткий лес, преградивший путь к чудесному дворцу? Ибо отправиться туда с клинком, откованным на наковальнях людей — все равно что отправиться безоружному.
— Матушка ведьма, — воскликнул Алверик, — неужели так и не удастся мне снова вступить в Эльфландию?
Неизбывная тоска и горе, прозвучавшие в его голосе, растрогали сердце ведьмы и пробудили в нем магическую жалость.
— Удастся, — отвечала Зирундерель.
В унылом вечернем сумраке стоял там Алверик, предаваясь отчаянию и грезам о Лиразель. Ведьма же извлекла из-под плаща маленькую поддельную гирю, что некогда похитила у булочника.
— Проведи вот этим вдоль лезвия меча, — посоветовала Зирундерель, от самого острия до рукояти, — и клинок окажется расколдован, и король ни за что не узнает меча.
— Но поможет ли мне подобный меч в битве? — вопросил Алверик.
— Нет, — отозвалась ведьма. — Но как только пересечешь сумеречную границу, возьми этот манускрипт и протри им лезвие везде, где касалась клинка поддельная гиря. — Зирундерель снова порылась в складках плаща, и извлекла на свет пергаментный свиток с начертанной на нем поэмой. — Это зачарует меч снова, — сообщила ведьма.
И Алверик взял поддельную гирю и манускрипт.
— Не давай им соприкасаться, — предупредила ведьма.
И Алверик развел руки как можно дальше.
— Как только ты окажешься по ту сторону преграды, — проговорила Зирундерель, — король может переносить Эльфландию куда угодно, но и ты, и меч останетесь в пределах волшебной страны.
— Матушка ведьма, — проговорил Алверик, — не рассердится ли на тебя король, ежели я все это проделаю?
— Рассердится! — воскликнула Зирундерель. — Рассердится? Он рассвирепеет и придет в самую что ни на есть неуемную ярость, которая не снилось и тиграм.
— Не хотел бы я навлечь это на тебя, матушка ведьма, — промолвил Алверик.
— Ха! — отозвалась Зирундерель. — Мне-то что?
Ночь сгущалась, в воздухе и над болотами разливалась непроглядная мгла, подобная черному плащу ведьмы. Ведьма расхохоталась и отступила в темноту. Очень скоро ночь превратилась в сосредоточие мрака и смеха; ведьмы же Алверик больше не видел.
