— М-да. Да, — подтвердил тролль.
Тогда Орион отныне и навсегда вручил троллю свой собственный хлыст, и затрубил в рог, и зашагал прочь от сумеречной преграды, наказав Лурулу собрать гончих и повести свору следом, не давая псам разбегаться.
При виде тролля гончие встревожились, не желая повиноваться существу ростом не больше их самих; они принюхивались и принюхивались, но более похожим на человека тролль от этого не становился. Псы подбежали к нему из любопытства и отскочили в отвращении, и вызывающе разбрелись кто куда. Но безграничной находчивости проворного тролля противостоять было не так-то просто; хлыст взвился в воздух, показавшись в крошечной ручке в три раза больше, нежели на самом деле, плеть устремилась вперед и хлестнула одну из гончих по носу. Гончая взвизгнула: в глазах у нее читалось неприкрытое удивление; прочие псы все не унимались: они, должно быть, сочли происшедшее случайностью. Но снова взлетела плеть, и хлестнула по другому носу; и тогда гончие поняли, что эти жалящие удары направляет не случайность, но беспощадный и наметанный глаз. И с этой минуты и впредь псы почи-тали Лурулу, хотя так и не учуяли в нем человека, как ни старались.
Так Орион и его свора гончих возвращались поздним вечером домой, и ни одна овчарка не стерегла стадо в низине, где рыщет волк, надежнее и бдительнее, нежели Лурулу следил за сворой: он забегал то справа, то слева, то держался позади, где бы не оказался отбившийся пес; он с легкостью перепрыгивал через всю свору с одной стороны на другую. И не успел Орион удалиться от границы и на сто шагов, как бледно-голубые эльфийские горы исчезли из виду: чуждые тьме вершины укрыла земная ночь, что сгущалась над ведомыми нам полями.
Они направлялись домой; очень скоро над их головами вспыхнули блуждающие сонмы видимых с земли звезд. Лурулу то и дело поглядывал вверх, дивясь на звезды, как все мы когда-то делали; однако по большей части он не спускал глаз с гончих, ибо теперь, оказавшись в земных полях, тролль проникся заботами Земли. Едва одна из гончих оставала, хлыст Лурулу обрушивался на нее с легким, похожим на взрыв, щелчком, прикоснувшись, может статься, к кончику хвоста, и взметнув облачко шерстинок и пыли; гончая с визгом подбегала к остальным, и вся свора знала: еще один из точно направленных ударов попал в цель.
Когда вся жизнь доезжачего посвящена охоте с гончими, тогда приходят и грация в обращении с хлыстом, и уверенная меткость, — приходят, скажем, лет через двадцать. Иногда качества эти передаются по наследству, что еще лучше, нежели годы практики. Но ни годы практики, ни привычка к хлысту, заключенная в самой крови, не смогут наделить доезжачего такой точностью и таким глазомером, какие дать может только одно: магия. Взмах плети, стремительный, словно движение зрачка, попадание хлыста в избранную точку с той же точностью, как направленный взгляд, не были свойствами этой земли. И хотя пощелкивание хлыста прохожим показалось бы самым обычным делом земного охотника, однако все до одной гончие знали, что речь шла о большем: с хлыстом управлялось существо из-за пределов наших полей.
На небе уже загорелся рассвет, когда Орион снова увидел деревню Эрл, что вознесла вверх колонны дыма от спозаранку растопленных печей, и спустился по склону долины вместе со своими гончими и новообретенным доезжачим. Утренние окна подмигивали юноше, как проходил он по улице; в прохладной тишине Орион дошел до пустой псарни. Когда же все до одной гончие свернулись на соломе, Орион подыскал местечко для Лурулу: на полуразрушенном чердаке, где свалены были мешки и несколько охапок сена; несколько отбившихся голубей из голубятни прямо над чердаком рядком расселись вдоль балок. Там Орион оставил Лурулу и отправился в свою башню продрогший, ибо ибо ему хотелось спать и есть; и усталый, — усталость не имела бы над юношей власти, отыщи он единорога, но когда Орион наткнулся на Лурулу у сумеречной границы, пронзительная скороговорка тролля, уж верно, распугала всех единорогов в округе, и поджидать их и далее в тот вечер было занятием бесполезным. Орион уснул. А тролль долго еще сидел на связке сена на своем полуразрушенном чердаке, следя ход времени. Сквозь щели в ветхих ставнях Лурулу увидел, как по небу движутся звезды; он увидел, как побледнели они: он увидел, как разливается иной свет; он увидел чудо восхода: он почувствовал, что мрак чердака заполнило воркование голубей; он приметил их неугомонную возню; он услышал, как в вязах под окном проснулись птицы, как на улицах спозаранку задвигались люди, и кони, и телеги, и коровы; все менялось по мере того, как разгоралось утро. Земля перемен! Потрескавшиеся доски чердака, и мох на известковой стене снаружи, и старые гниющие бревна, — все, казалось, повторяло одну и ту же историю. Все менялось; ничего ведало постоянства. Тролль представил себе вековой покой, что хранит красоту Эльфландии. А потом он вспомнил об оставшемся в Эльфландии племени троллей, гадая, что бы родня его подумала о повадках Земли. И Лурулу громко и от души расхохотался, до смерти перепугав голубей.
