Там стоял Орион; за его спиною звучали голоса Земли, едва различимые в угасании вечера, и мерцало матовое зарево ласковых земных сумерек; а перед ним, прямо перед глазами, застыло недвижное безмолвие Эльфландии, и искрилась нездешне-прекрасная граница, что это безмолвие создала. Орион не думал более о земном: он не сводил взгляда со стены сумерек, словно пророки, что, играя с запретным знанием, вглядываются в мутные кристаллы. Ко всему, что только было эльфийского в крови Ориона, ко всему магическому, что досталось ему от матери, взывали крохотные огни возведенной из сумерек преграды, соблазняя и маня. Юноша задумался о своей матери, живущей в безмятежном одиночестве вне ярости Времени, он задумался о величии Эльфландии, что смутно представлял себе благодаря колдовским воспоминаниям, унаследованным от Лиразель. Он более не слышал отрывистые и негромкие голоса земного вечера позади себя, и более не внимал им. Вместе с этими едва уловимыми звуками для Ориона канули в никуда обычаи и нужды людей и замыслы их; все, ради чего трудятся люди и на что уповают, и то немногое, чего добиваются они при помощи терпения. В свете нежданного откровения о волшебном своем происхождении, откровении, что снизошло на него подле этой сверкающей границы, Ориону захотелось тотчас же отречься от вассальной зависимости пред Временем и покинуть владения Времени, этого тирана, что неизменно обрушивает на них свою карающую длань; покинуть их, — для этого тре-бовалось не более пяти шагов, — и вступить в неподвластные векам угодья, где мать его пребывала подле своего царственного отца, восседающего на изваянном из туманов троне в зале, о колдовской красоте которого догадывались только песни. Эрл более не был юноше домом; обычаи людей показались ему чужды: не ступать ему более по людским полям! Нет же, вершины эльфийских гор ныне стали для Ориона тем, чем приветливые соломенные стрехи кажутся вечерами земным труженикам; все легендарное и неземное призывало Ориона домой. Так сумеречная преграда, на которую глядел он слишком долго, зачаровала юношу; настолько больше магии заключала она в себе, нежели земные вечера!
Есть на свете такие люди, что долго не сводили бы с преграды глаз, а потом все-таки отвернулись бы; но для Ориона это было непросто; ибо хотя магия и обладает властью подчинять себе земные создания, они отзываются на чары нескоро и неохотно, в то время как все, что только было колдовского в крови Ориона, ослепительно вспыхнуло в ответ на зов магии, что лучилась в туманной завесе, ограждающей Эльфландию словно крепостной вал. Пелена эта соткана была из редчайших огней, что носятся в воздухе, и ослепительно-прекрасных бликов солнца, что изумляют поля наши в разгар грозы, из туманов над ручейками, из мерцания цветочных лепестков в лунном свете, из арок наших радуг, из их волшебного великолепия, из отблесков вечернего зарева, надолго сохраненных в памяти умудренных старцев. В эти чары вступил Орион, отрекаясь от всего земного; но едва нога его коснулась сумерек, один из псов, что все это время сидел у ног хозяина под плетнем, столь долго воздерживаясь от травли, слегка потянулся и издал один из тихих нетерпеливых визгов, что среди людей сошли бы за зевок. По старой привычке Орион обернулся на звук, и заметил пса, и подошел к нему на миг, и потрепал его рукою, и хотел уже было попрощаться; но в этот миг все гончие обступили хозяина, тыкаясь носами в ладони и заглядывая в глаза. И, стоя там среди своих встревоженных гончих, Орион, что только мгновением раньше мечтал о вещах легендарных, чьи помыслы парили над волшебными землями, взмывая к заколдованным вершинам эльфийских гор, вдруг повиновался зову своего земного происхождения. Нельзя сказать, будто душа его больше лежала к охоте, нежели к тому, чтобы навсегда поселиться с матушкой за пределами разрушительной власти времени, во владениях ее отца, более дивных, нежели поется в песнях; нельзя сказать, будто он настолько любил своих гончих, что не в силах был с ними расстаться; однако предки Ориона травили зверя от поколения к поколению, ровно так же, как род его матери испокон веков придерживался магии; пока Орион глядел на колдовские угодья, магия властно призывала его к себе, но древний зов земной крови не менее властно манил юношу к охоте. Прекрасная граница сумерек заставила его возмечтать об Эльфландии, но в следующее же мгновение гончие принудили хозяина обернуться в другую сторону: любому из нас непросто избежать подчиняющего влияния внешних обстоятельств.
