И вот меж дерев замерцал свет, и вспыхнули переливы оттенков и красок, и Лиразель узнала отблеск роскошного великолепия тех цветов, что обрамляют поляны ее отца. К ним-то и поспешила принцесса: легкие следы ее ног, оставленные, когда Лиразель покинула дворец отца, дивясь появлению Алверика, еще не исчезли среди примятой травы, росы и паутины. Огромные венчики цветов лучились в эльфийском зареве; а за ними полыхал огнями дворец, поведать о котором можно только в песне, — двери портала, через который принцесса некогда вышла на поляны, так и остались широко распахнутыми. Туда-то и возвратилась Лиразель. Эльфийский король, что властью магии услышал бесшумную поступь дочери, поспешил к дверям ей навстречу.
Густая, окладистая борода короля укрыла Лиразель едва ли не с головы до ног, когда обнялись они; долго, долго горевал о дочери король, пока длилось бесконечное эльфийское утро. Он сомневался, невзирая на свою мудрость; он терзался страхом, несмотря на все свои руны; он тосковал по дочери так, как тосковать умеют человеческие сердца, — хотя и принадлежал к волшебному роду-племени, что обитает за пределами наших полей. Но теперь дочь возвратилась домой, и эльфийское утро засияло над бескрайней волшебной страной, озаренное радостью древнего короля-эльфа, и отблеск сияния этого заиграл на склонах эльфийских гор.
Сквозь лучистое зарево высоких врат отец и дочь вернулись под своды дворца и прошли мимо рыцаря стражи эльфийского короля; рыцарь отдал честь мечом, но не посмел обернуться вслед красоте Лиразель; они снова вступили в тронный зал эльфийского короля, выстроенный изо льда и радуг; могущественный Король воссел на трон и посадил Лиразель на колени; и над Эльфландией воцарился покой.
Долго, долго, пока длилось бесконечное эльфийское утро, ничего не нарушало этого покоя; Лиразель отдыхала от земных забот, эльфийский король восседал на троне с умиротворенным сердцем, рыцарь стражи застыл, отдавая честь, меч его так и замер в воздухе острием вниз, дворец лучился огнями; все это напоминало дно глубокого озера вдали от городского шума: зеленые тростники, сверкающие рыбы, мириады крошеч-ных раковин, — все мерцает и переливается в сумерках глубоких вод, никем не потревоженных в течение долгого летнего дня. Так отдыхали отец и дочь, не подвластные разрушительной силе времени; часы и минуты отдыхали вокруг них — так отдыхают маленькие игривые волны на перекатах, когда лед успокоит ручей; и, словно неизменные грезы, возвышались над ними безмятежные голубые вершины эльфийских гор.
Но вдруг, словно городской шум, что раздастся вдруг среди лесного птичьего хора, словно рыдание, что послышится меж детей, собравшихся повеселиться, словно смех в толпе плачущих, словно резкий порыв ветра в вишневых садах среди первых цветов, словно волк, что пробирается через холмы к задремавшим овцам, некое предчувствие потревожило покойные грезы эльфийского короля: предчувствие, что некто направляется к ним через поля людей. То был Алверик с мечом, откованным из железа громовых стрел: привкус магии меча и ощутил каким-то непостижимым образом древний король.
Тогда встал эльфийский король перед своим лучезарным троном в самом сердце Эльфландии, и обнял левой рукою дочь, и воздел правую, дабы сотворить могущественное заклятие. Глубоким и ясным, грудным голосом король мерно и нараспев произносил заклинание, составленное из слов, что Лиразель никогда не слышала прежде, некий вековой заговор, отзывающий и уводящий Эльфландию прочь, далее от Земли. Услышали дивные цветы — и музыка напоила их лепестки; звучные ноты хлынули на поляны — и весь дворец дрогнул и затрепетал переливами ярких кра-сок; чары пали на равнину до самой границы сумерек, — и порыв ветра растревожил заколдованный лес. Но не смолк речитатив эльфийского короля. И вот звенящие, грозные звуки донеслись до самых эльфийских гор, и дрогнула гряда их вершин: так подрагивают в туманной дымке холмы, когда летний зной надвигается от болот, и обретает очертания в мерцающем воздухе. Вся Эльфландия услышала, вся Эльфландия покорилась заклятию. И вот король и его дочь заскользили прочь: так дым номадов плывет над Сахарой прочь от шатров из верблюжьего волоса, так уплывают на рассвете сны, и облака — на закате; и, словно ветер вместе с дымом, ночь вместе со снами, жара с закатом, вся Эльфландия заскользила прочь вместе с ними. Вся Эльфландия заскользила вместе с ними прочь, оставляя за собою бесплодную равнину, унылую пустошь, расколдованную землю. Столь быстро произнесено было заклятие, столь внезапно повиновалась Эльфландия, что многие обрывки песен, воспоминания прошлого, сад или боярышник памятных лет оказались увлечены течением и отливом совсем недалеко: слишком медленно повернули они в сторону востока, — и вот эльфийские поляны исчезли вдали, сумеречная преграда накатила и перелилась через них, оставляя забытые талисманы среди каменных завалов.
