— Хозяйка, вы не забыли? Перед театром все должно быть снято!
— Ага, — нетерпеливо отмахнулась девушка. — Хотя бы сейчас… А может, Селена сделает мой портрет?
— Я не рисую людей!
— Зато рисуешь дома, — возразила она. — Как иначе я это запомню?
— Не знаю. Посмотри в зеркало.
— Пожалуйста, — взмолилась дочь Цезаря. — Ведь я не могу позвать настоящего живописца, иначе слухи дойдут до отца. Бедная Галлия так старалась…
Гостья надула губки. Посмотрев на рабыню, я поняла, что выбора нет. Если не уступить, избалованная девушка будет заставлять ее повторять это снова и снова, пока я не сдамся.
Пришлось идти за рисовальными принадлежностями, хотя мне претила мысль о том, чтобы тратить на Юлию одну из прекрасных кожаных страничек, да еще и рвать из альбома: она ведь наверняка заберет портрет на память.
— Разукрашивать будешь? — спросила девушка, когда я вернулась.
— Нет.
— Как же я потом вспомню цвета?
— Воспользуешься воображением.
Я отвернула крышку с бутылочки, аккуратно макнула перо в чернила и приступила к делу. Юлия меж тем то и дело смотрелась в зеркало.
— Надо было мне родиться в Египте, — вдруг сказала она.
— Тогда ты была бы мной и лишилась бы царства.
— Но тебе ведь здесь хорошо, правда?
Девушка захлопала темными густыми ресницами, очевидно даже не представляя себе, чего натерпелись мы с Александром.
Галлия прищелкнула языком.
— Она здесь в плену, хозяйка.
— Зато живет на вилле Октавии, — возразила Юлия. — Ходит в школу и учится архитектуре.
— Да, но здесь Рим, — прибавила рабыня. — А ее родина — Египет.
— Лучше бы там была моя родина, — вздохнув, повторила дочь Цезаря.
Когда Галлия заплела ей в волосы последнюю бусину, Юлия встала с кресла и с улыбкой повертелась перед зеркалом из полированной бронзы.
— Неудивительно, что ты скучаешь по Александрии, — бездумно бросила она.
Из купленного накануне фиолетового шелка сшили две туники. Моя висела на мне, словно прямой бесформенный мешок, зато на Юлии ткань так и льнула к изгибам тела. Лиловые тени для век, полученные из красной охры и синего азурита, прекрасно сочетались с одеждой и бусинами в волосах девушки. Теперь она и впрямь напоминала царевну. И вдруг я услышала:
— Дай мне свою диадему.
Заметив мое замешательство, девушка сразу нахмурилась.
— Это же для рисунка.
Галлия неодобрительно прищурилась, однако я сняла с головы жемчужную ленту, которая некогда олицетворяла мою грядущую власть над Ливией и Киренаикой, и протянула Юлии.
Она поправила украшение на темных кудрях.
— Ну что, похоже на твою мать?
Я знала, какой ответ ей нужен.
— Да.
— Нарисуешь меня в диадеме?
— Если не будешь вертеться.
— Мне сесть или встать?
Я помедлила, разглядывая портрет.
— Продолжай стоять. Заодно изображу сандалии.
Удивительно, какой тихой и неподвижной могла быть Юлия, когда ей что-нибудь требовалось. Она терпеливо стояла, давая мне зарисовать каждую складку на тунике, а затем по моей просьбе осторожно повернулась в профиль, чтобы показать перевитую бусинами прическу. Когда я наконец сказала: «Готово!» — она радостно хлопнула в ладоши, воскликнув:
— Хочу посмотреть!
При виде альбома девушка ахнула, посмотрела сначала на Галлию, потом на меня.
— Неужели я такая красивая?
У меня даже зубы скрипнули.
— Черно-белые портреты всегда немного льстят.
— Но ты его раскрасишь?
— Чем?
— Сейчас же пошлю раба за всем необходимым. Смотри, что за прелесть получилась. Только представь, как это будет смотреться в цвете.
В дверь резко постучали, и я, не успев возразить, испугалась:
— Прячься скорее! Вдруг там Октавия?
Юлия даже не шелохнулась.
— Нет. Это Марцелл. Впусти его, Галлия, — проворковала она.
У меня округлились глаза.
— Откуда ты знаешь?
Девушка улыбнулась.
— Я сама его позвала.
На пороге возникли Марцелл с Александром. Увидев на Юлии жемчужную ленту, брат замер на месте.
— Это твоя диадема?
— Я на минутку дала, — вырвалось у меня.
Между тем его друг присвистнул, и Юлия повернулась, давая лучше себя рассмотреть.
— Ну, что скажешь? — осведомилась она.
— Ты красивая, как Селена.
Девушка метнула на меня уничтожающий взгляд.
— По-твоему, мы с ней похожи?
— Конечно. То есть… нет. Ты самая прекрасная царевна на свете! — воскликнул Марцелл.
