— Поедешь и поживешь у Люси первое время, да? — спросил он.
Девушка не отозвалась.
— Не знаю, что тебе еще остается, — настаивал Фред Генри.
— Можно пойти в прислуги, — коротко вставил Джо.
Девушка не шевельнулась.
— Я бы на ее месте пошел учиться на сестру милосердия, — сказал Малькольм. Он был младший в семье, двадцатидвухлетний, со свежей, задорной мордашкой.
Мейбл не слышала его. Так много лет их речи витали в воздухе, не задевая ее, что она давно перестала обращать на них внимание.
Мраморные часы на камине мягко пробили полчаса; собака тяжело поднялась с коврика и поглядела на людей, собравшихся за столом. А они все сидели, тщетно пытаясь что-нибудь решить.
— Ладно, — вдруг сказал Джо. — Пойду-ка я, пожалуй.
Он отодвинул стул, развел рывком колени, высвобождая их на лошадиный манер, и широко шагнул к огню. Но все-таки не уходил из комнаты, любопытствуя, что будут делать и говорить другие. Он принялся набивать трубку, поглядывая на собаку и приговаривая неестественно тонким голосом:
— Со мною собралась идти? Со мною, а? Только путь-то у нас сегодня будет подлиннее, чем ты рассчитываешь.
Собака слегка завиляла хвостом; Джо выдвинул вперед челюсть и, зажав трубку в ладонях, сосредоточенно запыхтел, отдаваясь табачному дурману и не сводя с собаки отсутствующих карих глаз. Собака отвечала ему скорбным, недоверчивым взглядом. По-лошадиному подрагивая коленями, стоял перед нею Джо.
— Ты от Люси получила письмо? — спросил у сестры Фред Генри.
— На той неделе, — равнодушно уронила она.
— И что она пишет? Ответа не последовало.
— Зовет к себе пожить? — допытывался Фред Генри.
— Говорит, если захочу — пожалуйста.
— Тогда давай, чего же лучше. Напиши, что приедешь в понедельник. Мейбл не ответила.
— Ну, что — значит, так тому и быть? — сказал Фред Генри, начиная терять терпение.
Она опять промолчала. В комнате наступила гнетущая, раздраженная тишина. Малькольм глуповато ухмыльнулся.
— Решай, времени тебе осталось — до следующей среды, — громко сказал Джо, — а не то окажешься на панели.
Лицо девушки потемнело, но она не разомкнула губ.
— А вот и Джек Фергюссон, — воскликнул Малькольм, бесцельно глазеющий в окно.
— Где? — громко воскликнул Джо.
— Да вон пошел.
— К нам?
Малькольм вытянул шею, чтобы увидеть калитку.
— Да, — сказал он.
Все притихли. Мейбл сидела во главе стола, точно приговоренная к смерти. Затем послышалось, что кто-то свистнул на кухне. Собака, вскочив, залилась лаем. Джо открыл дверь и крикнул:
— Входи!
Через минуту в столовую вошел молодой человек. Пальто на нем было наглухо застегнуто, шея обмотана шерстяным лиловым шарфом, твидовая кепка, которую он не снял при входе, нахлобучена на самые уши. Он был среднего роста с продолговатым бледным лицом и усталыми глазами.
— Здорово, Джек! Привет, Джек! — Встретили его радостными возгласами Малькольм и Джо. Фред Генри сказал только:
— Джек!
— Как дела? — спросил гость, явно обращаясь к Фреду Генри.
— Все так же. До среды обязаны выехать. Ты что, простудился?
— Простудился — да еще как!
— Почему не сидишь дома?
— Дома? Это я-то? Когда ноги держать не будут, тогда, может быть, и представится такой случай. — Молодой человек говорил охрипшим голосом. У него был легкий шотландский акцент.
— Забавно, честное слово, — шумно веселился Джо, — врач разгуливает, весь охрипший от простуды! Горе теперь больным, правда?
Молодой врач смерил его долгим взглядом.
— А что, тебе тоже нездоровится? — насмешливо спросил он.
— Вроде нет. Лопни твои глаза, только этого не хватало! С чего ты взял?
— Да ты так заботишься о больных, я и подумал, уж не заболел ли сам.
— Нет, черт подери, никогда я не лечился у этих проклятых врачей, и бог даст, никогда не придется, — ответил Джо.
В этот момент Мейбл встала из-за стола и все вспомнили вновь о ее существовании. Она начала собирать со стола грязную посуду. Молодой врач посмотрел на нее, но ничего ей не сказал. Он так и не поздоровался с нею. Все с тем же безучастным видом она взяла поднос и вышла из комнаты.
— Так когда же вы все уезжаете? — спросил врач.
— Я — поездом в одиннадцать сорок, — сказал Малькольм. — А ты, Джо, на двуколке?
