После манипуляций с часами — с обгоном стрелок и прочих штук, которые мальчик щелкал, как орешки, одновременно теребя что-то в руках, Саша вдруг широко зевнул: «Мама, я спать очень хочу». И, уткнувшись ей в плечо, задремал.
Считанные дни на острове шли ясные, пружинистой лентой. Галя не будила меня, убегая на работу; мы завтракали с дядей Алешей, затем играли в шахматы, беседовали о политике, литературе. Галя влетала возбужденная с мороза, звонко целовала меня, пускалась хлопотать по хозяйству, аппетитно рассказывала островные новости, даже самые ерундовые, иногда запиналась, словно боялась при мне о чем-то проговориться…
У нее не было от меня тайн, она была вся наружу, все сокровенное человека у нее было просто: весело-просто и трагично-просто, как поцелуй и смерть. И вместе с тем все казалось мне жутко сложно, и добро бы казалось… Нет, миллиарды клеток мозга не свернешь в логическую задачку и не схватишь с налету единственными словами — это уже не гигантская сумма клеток, а душа, перед которой самый дерзкий да остановится в благоговейном изумлении. Что-то едва ощутимое, как лучик света, замерцает в миллиардах — и душа объята любовью; встрепенулось — и душа творит; угасло — и она заживо умирает…
И все-таки внешних тайн у Гали от меня вроде бы не было — если она в чем-то и лукавила по-женски, то никогда не лгала нарочито. Совершенно случайно я поймал ее: и открытие секрета заставило ее безутешно расплакаться. Ну, откуда она могла знать, что среди нескольких книг на полке меня заинтересует и «Книга о вкусной и здоровой пище»? А я ведь не раз говорил ей, что журналисты любопытны, как женщины, что если они не могут знать все, то должны хотя бы стараться знать все. Да, в книге лежала записка, да, я прочел. А вы бы не прочли, если бы отчетливо было написано:
Коля С.- музыка
Фролов Митя — язык
Перегудова — играет
Оля Лемешко — лепит…
Только Галя пришла, я недоуменно показал ей записку, чем вызвал горючие слезы, и сквозь всхлипывания: «я готовила, я собирала, я выпытывала, а теперь ты всех обойдешь и больше не приедешь…» Вот оно в чем дело: Галя подготовила очередную золотую россыпь для меня — основательную причину для отчаянного нарушения наших дальних разлук. Тогда я впервые подумал, что мы оба напоминаем путников, нечаянно забредших в волшебный край Эльдорадо, где сверкают и переливаются дворцы неслыханной красоты и поодаль грудой щебня лежат драгоценные камни, а нас томит одна жалость, что малы наши карманы и котомки… Сияющие праздничные дни!
Грядущее, мне представляется, ведет с собой больше праздничных дней — для всех и для каждого. Первый день изобилия станет праздником урожая, и лихо прокатятся по Земле праздники покоренной плазмы, разгаданного Марса, воссозданной живой клетки…
Те дни на острове сделались моим праздником — только ли моим?.. Слова Маркса о юности человечества — гениальной Элладе — как нельзя более были уместны здесь, на Соленом. Жизнь немногочисленного, к сожалению, юного народца острова озарялась вулканической подспудной работой, душу распирало, из ее глуби вылетали ввысь раскаленные неоформленные глыбы в красках, слепках, словах, отраженьях теорем и формул. Иногда еще вовсе нельзя было разобрать, как раскроется набухшая почка — в артиста или сценариста, — разыгрываются или возникают будущие великолепные пьесы?.. Воспринимает ли разум того вон малыша гроздьями чужой язык или жадно делает всемирный перебор, чтоб, возмужав, безошибочно укладывать родные слова в нетленное… Голова ходила кругом: порой я терялся, не зная, как определить поточнее сферу таланта того или иного ребенка, порой чудилось, что все так и должно быть и есть повсюду и везде: по Украине, в рязанях, на Дальнем Востоке… Так да не так: каким-то чудом именно здесь, на островке, возрастало изумительное поколение, возможно, предвестием непрекращающихся земных чудес…
«Когда бы все так чувствовали силу Гармонии!..»
С первой же почтой я послал своему шефу Василию Николаевичу безумную телеграмму; с первым же самолетом, поездом, автосанями он самолично явился на Соленый, все осмотрел, облазил, выведал, выудил, жестко прошелся по моим писаниям, семь раз отмерил, один раз отрезал и пустил материал в АПН. Никогда не забуду, как он похаживал по острову, принюхивался ко всему и приговаривал, как суеверная старушка: «Нечисто здесь, что-то здесь нечисто». Не в смысле «фальшиво», а как физик обмозговывая поведение странных частиц. Живо сошелся с Алексеем Александровичем. Они говорили о природе, как-то по-особому, как о женщине, которую любят оба, — грустновато, сдержанно, с тайным вопросом: что она?.. Мы не можем, нам невмоготу ждать от нее милостей, но взять их нельзя нахватом, силой, ее нужно настойчиво, по-мужски любить, самозабвенно и гордо служить милой, мечтать; и однажды, почти во сне, она покажется, трепетная, просветленная, горячая, покорная навек… Старики за чаркой исповедывались, а мы с Галей молча слушали, сладко грустя, верно, предчувствуя: волшебный колокол, которого мы коснулись, уже пошел звенеть на весь белый свет, и этот красный звон пробудит многое и повернет судьбы людские и, мимоходом, нашу…
