— Города! Удаленного! Наломали дров твои братья-геологи, а нам разбираться. Разберемся, а? — с вызовом спросил Богин.
— Пожалуйста! — принял вызов Глеб. — Я действительно имею некоторое отношение к тому, что ты называешь волюнтаристскими решениями. Начнем хотя бы с города…
— Дался тебе этот город! Впрочем, какая разница. Рабочие, которых ежедневно будут возить по сто километров взад-вперед, вряд ли скажут нам спасибо.
— Зато они будут жить в домах со всеми удобствами. Они и их семьи. А работать вахтами, как это практикуют нефтяники, — на случай, если мы не обеспечим их надежным транспортом.
— Метрополитеном?
— Метро вряд ли необходимо. И электричка всех вполне устроит — электрифицированная пятидесятикилометровая ветка. Железную дорогу нам все равно строить и ЛЭП тянуть. Электрифицируем дорогу — она окупит себя. Это меньше часа езды. И при комбинате не надо будет воздвигать бараков, времянок, бытовок. Хорошую и большую столовую, пожалуй: ведь там одна рабочая смена и никого лишних.
— Ты меня уговариваешь, будто я не знаю, что город все равно требовалось относить.
— Да, но каким будет город — вот в чем вопрос.
— Милешкин спроектирует, профессионал.
— У них в макетах все смотрится, а строят бараки!
— У каждого свои ГОСТы и свои проблемы.
— А мы с тобой на что?
— Меня уволь. У меня на шее комбинат подвешен. Или грудь в крестах, или голова в кустах! Предупрежден — вся проектно-сметная документация на выходе, вот-вот счетчик закрутится… Не о том я с тобой, Глеб Семенович, полемизирую. Надо мне, как только застолбим городишко, на железнодорожный разъезд прорываться и базу там создавать, грузы принимать.
— А людей где принимать собираешься?
— Там же на разъезде и в твоем Солнечном — на первый случай.
— Первый случай — зима. Она и здесь бывает… Почему-то многие стройки начинаются в самое неудобное время, как я заметил.
— И с производственного бардака? Неустроенности, нераспорядительности — это ты хотел сказать?
— Что хотел сказать — сказал.
— А мы давай попробуем оригинальными быть.
— Не возражаю.
— Сто двадцать балков нам отгружено. И дизельный энергопоезд. Сто тонн в этом вагончике. Протащим по пескам на салазках — тепло и светло в нашем поселке. И зимой не страшно. Это, пока тебя не было, мне пришлось о людях подумать.
— Что ж, хорошо, что подумал. Мне, выходит, и делать до лета нечего.
— Злоязычный мужик ты, Базанов. Лицо доброе, а характерец — не дай бог.
— Вроде твоего?
— Да ты что?! Я — ягненок, козлик! Ошибся я в тебе, Базанов.
И начальник стройки засмеялся. Смех у него был короткий и басовитый, неуверенный, словно он стеснялся смеяться.
«Газик» остановился.
Вокруг была голая, поросшая колючкой-фирулой, пустая степь, опоясанная по горизонту цепью гололобых холмов. Одинокая чабанская юрта возвышалась неподалеку и казалась большой, как собор Айя-София. Верблюд да малочисленное стадо овец не нарушали однообразия пейзажа.
Подтянулись балки, встали вокруг армейской палатки. Вылез Богин, за ним Базанов, подошли к группе ожидающих. Пожав некоторым руки, Богин представил Базанова.
— Знакомьтесь, наш комиссар, — и представил Глебу: — А это мой клан, проверенные товарищи… Главный инженер.
— Глонти, — отрекомендовался седой человек со щеточкой черных усов.
— Главный диспетчер, — показал Богин на высокого сухощавого, резкого в движениях и чем-то похожего на него сравнительно молодого еще человека.
— Прокопенко Афанасий Петрович, — буркнул тот и тут же отступил.
— Мостовой, завкадрами, — назвал себя угрюмого вида коренастый человек и, помолчав, добавил, словно после раздумья: — Федор Федорович.
— Мы уже знакомы, — выступил на шаг архитектор Милешкин.
— Зам главного диспетчера Ашот Азизян, — улыбнулся Глебу низкорослый парень с густой шевелюрой вьющихся волос.
— Глеб Семенович, — улыбнулся Глеб, пожимая протянутую руку.
— С остальными потом познакомишься, — сказал нетерпеливо Богин. — А попить чего у вас не найдется, братцы?
— Кушать подано, товарищ начальник! — шутливо ответил Азизян, приглашая всех в палатку.
В палатке на туристском раскладном столе под белой скатертью стояли стаканы в подстаканниках, на тарелках под салфетками — горки бутербродов. На краю, стыдливо, на всякий случай, тоже под салфеткой, — бутылка коньяка. Богин сурово глянул на Азизяна, и тот, как провинившийся ученик, пожав плечами, кивнул девушке в белой куртке. Девушка убрала бутылку и, поспешно открыв большой термос, наполнила два стакана чаем, протянула их Богину и Базанову, сразу определив главное начальство.
