Но только… только если в центре ее будет вечно живое присутствие того, кто одновременно и человек, и более чем человек: человек, который вместе с тем и Бог, и слово Божие, человек, который умирает и вновь воскресает к жизни. Без этого церковь зачахнет и погибнет, она — пустая скорлупа, как любое другое сооружение рук человеческих, что живет лишь мгновение, а затем умирает — и камня на камне от него не остается.
— Что ты такое говоришь? Как так? Вновь воскресает к жизни?
— Если он не вернется к жизни, значит, все — неправда. Если он не восстанет из могилы, вера бессчетных миллионов еще не родившихся людей умрет в материнской утробе, а это — могила, из которой ничто не воскреснет. Я объяснял тебе, что истина — не то же самое, что история, истина приходит извне времени, проникает во тьму, точно луч света. Вот это и есть та самая истина. Истина, благодаря которой все станет истинным. Свет, что озарит мир.
— И все это в самом деле произойдет?
— Что за упрямство! Надо же так ожесточиться сердцем! Да, произойдет — если ты поверишь.
— Но ты же знаешь, сколь слаба моя вера! Я даже не смог… Ты знаешь, чего я не смог.
— Мы обсуждаем истину, а не историю, — напомнил ангел. — Историю ты проживаешь, а вот записывать ты должен истину.
— Я хочу, чтобы он воскрес в истории.
— Тогда поверь.
— А если не могу?
— Тогда представь себе ребенка-сироту, потерянного, иззябшего, голодного. Подумай о недужном, что истерзан болью и страхом. Подумай об умирающей женщине: она в ужасе перед надвигающейся тьмой. Найдутся руки, чтобы поддержать, накормить и согреть их, найдутся добрые, ободряющие голоса, будут мягкие постели, и благозвучные гимны, и утешение, и радость. Все эти заботливые руки и ласковые голоса станут исполнять свою работу столь охотно, поскольку люди будут знать: один человек умер и снова воскрес — и этой правды довольно, чтобы свести на нет все зло в мире.
— Даже если ничего подобного на самом деле не случилось?
Ангел промолчал.
Христос ждал ответа, но ответа не последовало. Так что он первым нарушил молчание:
— Теперь понимаю. Пусть лучше один человек умрет, нежели все эти блага так и не сбудутся. Вот что ты говоришь. Если бы я знал, что дойдет до такого, сдается мне, я с самого начала не стал бы тебя слушать. Я не удивлен, что ты решил объясниться начистоту только сейчас. Ты уловил меня в сеть, я запутался, что гладиатор, и не в силах вырваться на волю.
Ангел по-прежнему молчал.
— Но почему я? — продолжал Христос. — Почему именно моя рука должна предать его? Казалось бы, отыскать Иисуса несложно. Не то, чтобы в Иерусалиме его не знал в лицо всяк и каждый. Не то, чтобы не нашлось ни одного жадного подонка, готового продать его за горсть монет. Почему это непременно должен сделать я?
— Помнишь, что сказал Авраам, когда ему велено было принести в жертву сына? — спросил ангел.
Христос помолчал.
— Ничего Авраам не сказал, — вымолвил он наконец.
— А помнишь, что случилось, когда он занес нож?
— Ангел велел ему не поднимать руки на отрока. И тут Авраам увидел овна, запутавшегося в чаще рогами.
Ангел поднялся уходить.
— Не торопись, дорогой мой Христос, — промолвил он. — Обдумай все хорошенько. А когда будешь готов, приходи в дом первосвященника Каиафы.
Христос у купальни Вифезда
Христос собирался побыть у себя и подумать об овне в чаще: уж не имел ли ангел в виду, что в последнюю минуту произойдет нечто такое, что спасет брата? А как еще понимать его слова?
Но комната была тесной и душной, и Христа потянуло на свежий воздух. Закутавшись в плащ и выйдя на улицу, он направился было к храму, а затем резко повернул прочь; дошел до Дамаскских ворот, свернул куда-то в сторону — не то направо, не то налево — и вскорости оказался у купальни Вифезда. К этому месту сходились все недужные в надежде обрести исцеление. Купальню окружала колоннада, под которой многие больные и ночевали, хотя на самом деле им полагалось приходить туда лишь при свете дня.
Христос неслышно прошел под колоннадой и присел на ступеньках, уводящих к заводи. Светила почти полная луна, однако небо застилали облака, и Христос мало что видел, кроме светлого камня и темной воды. Не пробыл он там и минуты, как послышались шаркающие шаги. Он встревоженно обернулся: кто-то приближался к нему. Человек с парализованными ногами с трудом тащился по каменной мостовой.
