Так погибла Пифия Гарса, Радона…»
Рука замерла. Стекла лопнули под порывом шквального ветра и ранили ее осколками. Ливень влетел и слизнул только что написанный и не успевший высохнуть текст и брызнувшие на пергамент капельки крови из порезаной руки. Альерг чертыхнулся, схватил летопись и выскочил из комнаты.
В коридоре на него налетела зареванная Ребах:
– Мастер! Там… Пелиорэнгарс вернулся!
Как добрался дракон до крепости в такой ураган – загадка. Он мертво распластался во внутреннем дворике, и бешеные порывы ветра пытались оторвать остатки разодранных в клочья крыл. Шкура свисала лохмотьями, словно дракона недожевала и выплюнула гигантская пасть. В прорехах дымилась уже черная плоть. Вокруг суетились волуры, сооружая волокушу.
Гигант, не глядя, сунул кому-то летопись, про которую сразу забыл. Он приподнял мощную лапу дракона, подлез под него и, крякнув, шатаясь и спотыкаясь, как муравей под стрекозой, потащил в ворота башни. Волуры гурьбой подхватили конечности умирающего существа, но к шипастому ядовитому хвосту никто не решился прикоснуться, и на плитах внутреннего двора навсегда остались глубокие борозды.
Только к утру Владыка, гарсийская братчина и целители смогли сложить рваные части в Пелиорэнгарса так, что ему не опасно уже было принять человеческий вид. Мальчика погрузили в купель с целебной влагой из запасов братчины, и еще через час он уже пришел в себя.
Ливень к этому времени совсем прекратился, и мир обняла огромная яркая радуга, не думавшая таять: ей было слишком хорошо в этом сияющем небе. Она отразилась в янтарных глазах Пелли, и мальчик улыбнулся, вбирая в себя ее радость.
– С возвращением, Пелиорэнгарс, – услышал он тихий голос Владыки.
– Спасибо, государь, – прошептал Пелли. Ему еще трудно было говорить. И много чего он вообще не собирался говорить этому человеку… почти человеку… настолько же почти, насколько и сам Крылатый.
– Мне кажется, ты будешь рад посмотреть на это, Пелиорэнгарс, – по-прежнему тихо привлек его внимание белоголовый.
Мальчик скосил глаза, и его улыбка стала еще шире: в протянутой ладони Владыки покачивалось ожерелье с зажатым в пасти дракона кристаллом. Камень мягко пульсировал, излучая яркий, но удивительно нежный зеленовато-голубой свет. Но вредный рыжий сделал вид, что ничего не понял:
– Здорово! И что?
– Рона жива, – спокойно сообщил государь.
Мальчик вспыхнул от радости: он надеялся, но не был уверен, что тот, кого он вытащил из-под обломков, сумеет помочь девушке, как обещал. Пелли думал, что отправил его на верную гибель, вняв отчаянной просьбе спасенного сбросить его над разверстой бездной, заглотившей Радону. И плакал, считая, что потерял обоих друзей. Но должен ли об этом знать Глава Лиги?
– Я хотел бы надеяться. Очень хотел бы, – лицемерно прикрыл сияющие глаза Пелли и, содрогаясь от ужаса перед собственной решимостью, солгал самому Владыке. – Но … это невероятно, государь. Там выживших не осталось.
– Вот как? А ты?
– Я – другое дело! Я – Крылатый.
– Сюда ты каким-то образом долетел совсем бескрылым, – усмехнулся государь. – И ты единственный выживший свидетель. Но не буду тебя утомлять. Выздоравливай, Пелиорэнгарс. Может быть, потом найдешь, что мне сказать.
Мальчик не вынес проникающего до сердца взгляда Владыки:
– И теперь вся ваша свора кинется в облаву?!
– Пока об этом факте знаем мы двое. Но одного факта мало. Нужно еще знать место, где она. Я надеялся, ты не станешь скрывать это от отца.
– Я не знаю, государь, где она может быть. Слово Крылатого! – искренне ответил Пелли и нырнул в купель с головой, чтобы не выдать обуревавших его чувств: белоголовый вспомнил, наконец, о том, что он не только государь и Глава Лиги, и теперь играет роль обеспокоенного родителя, чтобы найти и водворить упорхнувшую птичку в клетку. Да этот их Совет тут же свернет ей шею!
– Есть еще одно последствие этого факта, – строго сказал белоголовый. – Ты, кажется, все еще оруженосец моей дочери по данному тобой слову? Или за сутки уже устал от службы? Срок нашего договора не истек. Излечивайся, и приступай к обязанностям, Пелиорэнгарс!
