В настоящем суде у обвиняемого есть ещё и адвокат, которому позволено его защищать. Но в этом мысленном судебном процессе вам необходимо оправдать свой гнев. Вы как судья заранее отбрасываете все эти жалкие оправдания, нелепые объяснения и слабые мольбы о прощении. Адвокату здесь слова не дают. Своей односторонней аргументацией вы рисуете убедительную картину произошедшего. Этого вполне достаточно. Ваша совесть выносит приговор, которым подсудимые признаются виновными! Теперь, сердясь на них, мы ощущаем себя правыми.
Много лет назад, когда я злился, то мог наблюдать в своём собственном уме именно такие «судебные процессы». Но они выглядели очень уж несправедливыми. Поэтому однажды, когда мне захотелось на кого-то разозлиться, я сделал паузу, чтобы дать слово «представителю защиты». В этой роли я старался придумывать наиболее благовидные оправдания и правдоподобные объяснения поступкам обвиняемого. Я весьма красноречиво заявлял о важности и красоте прощения. И вслед за этим я обнаружил, что в моём мысленном суде проинформированная таким образом совесть больше не допускает вынесения обвинительного приговора. И, следовательно, стало невозможно осуждать поведение другого человека. Гнев, не будучи оправданным, лишился своего топлива и погиб.
Проблема с гневом заключается в том, что нам нравится злиться.
Выражение гнева является очень мощным и вызывающим привыкание удовольствием. А мы не хотим лишаться того, что нам нравится. Однако гнев таит в себе и опасность, последствия которой перевешивают любое удовольствие. Если бы мы помнили об этой опасности, то были бы готовы отпустить гнев.
Давным-давно в одном королевстве в то время, когда король был в отъезде, в его дворце появился демон. Демон был столь безобразен, так отвратительно вонял, и его речи были столь омерзительными, что и королевская охрана, и придворные замерли в ужасе. Это позволило демону беспрепятственно пройти сквозь все дворцовые покои в зал для аудиенций и сесть на королевский трон. Увидев демона сидящим на троне, стражники и остальные люди в замке опомнились.
«Убирайся отсюда! – кричали они. – Это не твоё место! Если ты немедленно не уберёшь свой зад с трона, то мы вырежем его оттуда своими мечами!»
После того как прозвучали эти гневные крики, демон увеличился в размерах, его лицо стало ещё более уродливым, исходящая от него вонь усилилась, а речь стала ещё более непристойной.
Придворные размахивали мечами, доставали кинжалы, выкрикивали угрозы. Но от каждого гневного слова или действия, даже от каждой гневной мысли демон только становился всё больше и больше, всё уродливее, зловоннее и ругался пуще прежнего.
К тому времени, когда король вернулся во дворец, это противостояние продолжалось уже довольно долго. И вот он увидел на своём троне этого гигантского демона. Королю никогда прежде не доводилось видеть ничего столь отталкивающе уродливого, даже в кино. От испускаемой демоном вони плохо стало бы даже безносой личинке. А его ругань была отвратительнее всего того, что можно услышать в самом грязном из набитых пьяницами баров в центре города в субботу вечером.
Но король был мудр и знал, что нужно делать – поэтому-то он и был королём.
«Приветствую тебя! – произнёс он с душевной теплотой. – Добро пожаловать в мой дворец! Кто-нибудь уже принёс тебе напитки и еду?»
Услышав эти добрые слова, демон сразу уменьшился на несколько сантиметров, его лицо стало менее уродливым, он стал меньше вонять и сыпать оскорблениями.
Придворные быстро смекнули, что к чему. Один из них предложил демону выпить чашку чая. «У нас есть „Дарджилинг“, классический английский и „Эрл Грей“. Или вы предпочитаете крепко заваренную мяту? Она очень полезна для здоровья». Другой придворный в это время заказывал пиццу размера монстер-сайз – для такого-то огромного демона. Остальные придворные делали бутерброды (конечно же, с «дьявольской»[6] ветчиной). Один охранник массировал демону ступни, а другой – чешую на шее.
«Хм, а это приятно», – подумал демон.
При каждом добром слове, поступке или мысли демон гнева становился всё меньше и меньше, менее уродливым, вонючим и сквернословящим.
