Мы опять шли в село, которое уже брали с большими потерями федеральные войска. Боевики взяли его без боя, пройдя под видом мирных жителей.
За последнее время все чаще стали погибать головные дозоры. Засады и ловушки появлялись на пути маршрутов разведгрупп слишком часто. Я старался действовать вдвойне осторожно. Для того, чтобы сохранить жизнь, не следует бездумно следовать всем приказам.
Одна из разведрот, ведущих поиск боевиков в этом районе просто исчезла. Я видел, как уверенно они уходили на задание. Ни один из бойцов не вернулся. Они ни разу не вышли на связь. Чечня поглотила их без следа.
Слова, и их прежнее значение, потеряли для меня прежний смысл, как и все то, что предшествовало войне. Но людей, за которой следили миллионы людей во всем мире, для меня словно не было. Как не было и ничего другого, кроме собственного длительного бреда, сквозь который я медленно и неуклонно приближался к смерти.
Моя смерть могла оказаться снайперской пулей. Потом меня ожидало медленное умирание на жаре в течение часа, потому что в бою никто не способен оказать помощь. Мне могла представиться возможность сознавать, наблюдать и изучать собственную смерть. Невозможно знать точно, сколько времени проходит с момента ранения до того, когда начинаешь чувствовать боль.
В самые тяжелые дни боев никто из ребят даже не рассчитывал выжить. Бойцов охватывало отчаяние. Несколько раз забирая личные вещи погибших из вещмешков и карманов, я находил письма из России, полученные уже несколько суток назад, но все еще не распечатанные.
Каждому было ясно, что происходило. Вряд ли мои ребята воевали за Россию. Остаться в живых – только это было для них главным. Каждая боевая операция была лишь еще одним шагом к окончанию командировки в Чечню. Я сам не однажды опровергал подобные утверждения, но наедине с собой с правдой о происходящем вынужден согласиться каждый.
Мне было ясно, что ничего изменить нельзя. Да и желания что-нибудь делать у меня не было никакого. Есть в жизни вещи, которые изменить нельзя. Просто нужно, чтобы человек отвечал за все, что делает и умел выходить из любого трудного положения.
До сих пор чеченская война слишком часто располагала меня к расхлябанности и лени. Но неожиданно я почувствовал всю серьезность происходящего. Я не хотел умирать.
Как любой военный, я не мог жить без мелочной показухи. Свои умственные возможности мне очень удачно удалось заменить дисциплиной и традицией. Война продолжалась. Новые «зачистки» сел, новые боевые операции. Я очень хотел затеряться в неразберихе войны.
Я боялся смерти и именно этот страх – страх умереть – помогал мне уцелеть. Но был и другой страх, заставляющий меня снова и снова идти на боевые задания. Мне не нужно было никому доказывать свою мужественность, но я пытался убедить в этом самого себя.
Когда в моей роте кто-то из парней погибал, я должен был сообщать об этом его родным. Почти каждый раз, возвращаясь с боевых, я был вынужден писать такие письма. Очень сложно написать о смерти девятнадцатилетнего мальчишки, которого разорвало гранатой. Чтобы описать это нужны особенные слова, которых я не знал.
Я уже долго убеждал себя, что все происходило не так, как на самом деле, а так, как хотелось мне думать. Я воображал, что не несу ответственность за жертвы мирных чеченцев. Я просто не мог этого сделать и, следовательно, не делал.
Вновь прибывшие в мое подразделение ждали от меня описание подвигов, но находили только неуверенность и неопределенность. Я догадывался о их разочаровании, почти ощущал его. Моим подвигом было то, что я оставался живым.
Наше положение было похоже на рискованную игру с высокой ставкой. Впереди ждала цель. В любое мгновение могли раздаться выстрелы, и я радовался каждой минуте, прошедшей спокойно. Никто не отставал: солдат гнал вперед страх смерти. Отставание означало бы блуждание в одиночку среди чеченских сел, а это вело к верной смерти.
У меня не было уверенности в том, что все шло так, как надо. Я старался избавиться от неприятного ощущения, но успокоение не приходило.
В бою с «чехами» ничего нельзя было угадать заранее. Стараешься рассуждать, как боевики и попадаешь в беду: ждешь хитрости, а они выбирали простейший маневр. Когда я ждал простейшего маневра – выбирали хитрость.
