Такого лица у г-на де Паппенхейма Арману-Луи ещё не приходилось видеть: оно выражало холодную решимость и лихорадочное нетерпение. Поступь его была ни медленной, ни быстрой: время от времени он подтягивался к гарде своей шпаги или теребил длинные усы, которые обрамляли его верхнюю губу.
Неясный звук внезапно нарушил тишину в комнате графа, он остановился и посмотрел в сторону окна.
— Кажется, сова задела своим крылом стекло! — прошептал он. — Наверное, это плохое предзнаменование…
Он нахмурил брови и опять взглянул на часы.
— Уже десять! Пора бы им быть здесь. Не заметил ли их Арман-Луи? Он почему-то не явился к ужину. Должно быть удивится, что мой оруженосец прогуливается и ещё и встречает товарища!
В этот момент портьера, отделявшая спальню г-на Паппенхейма от комнаты, в которую выходила черная лестница, раздвинулась, и два человека предстали перед графом. Их и видел Арман-Луи проскользнувшими за высокими деревьями вдоль рвов замка.
— Ну наконец-то! — сказал г-н де Паппенхейм.
— Вот капитан Якобус, — представил графу другого человека оруженосец.
Человек, которого он привел, сбросил плащ, и граф Годфруа разглядел огромного детину с широкими крепкими плечами, дерзкое выражение лица которого было подчеркнуто прокуренными усами. Рука в перчатке лежала на тяжелой головке эфеса шпаги в кожаных ножнах. За поясным ремнем — кинжал.
Г-н де Паппенхейм остался доволен его внешним видом.
— Ты уже знаешь, что от тебя требуется? — спросил он.
— Почти, — ответил капитан.
— Это предстоит сделать в ближайшие дни: возможно, придется похитить девушку, возможно — взломать дверь, перелезть через стену, возможно, что один ветреник окажется в пределах твоей досягаемости и попытается тебе помешать… Ты готов?
— Я готов всегда.
— Впрочем, для военного человека это дело такое же простое, как ограбление фруктового сада для школьника… Четверти часа и двух железных пальцев для этого вполне достаточно.
Капитан Якобус подбоченился и, крутя ус, сказал:
— Если это такое простое дело, почему бы графу Паппенхейму не попробовать это сделать самому? — спросил он. Стоило ли беспокоить капитана ради того, что под силу школьнику?
— Ты хочешь знать, почему я сам не берусь за это дело? Знай же: наследному маршалу Германской империи не совсем к лицу поднимать шпагу против нескольких батраков во главе с ребенком. Если случайно возникнет какое-то опасное осложнение, что ж, я вмешаюсь!
— Ладно! — сказал капитан. — Все операцию выполняют мои люди, а вы берете девушку… я правильно все понимаю?
— Значит ли это, что ты отказываешься?
— Ах, господин граф, я воевал в Германии с графом Масфельдом, в Польше — с королем Сигизмундом, в Италии — с Пикколомини, повидал и многих других. Поэтому с некоторых пор, когда кричат — я глух, когда плачут — я слеп, когда сопротивляются — я наношу удары…
— Что ж, хорошо.
— Между прочим, я действую по поручению одного уважаемого сеньора. Он из Италии, я — из Богемии. Кто заказывает — тот платит, кто платит — тот вынужден подчиниться каким-то условиям.
Граф улыбнулся и, садясь, сказал:
— Думаю, мы договоримся.
— Все решит цифра, которую вы назовете, ваша светлость.
— Даю сто золотых экю.
Капитан поклонился:
— Рука и шпага — ваши, — сказал он.
— Сколько у тебя людей?
— Около тридцати человек. Если понадобится, будет и сотня; мне потребуется всего лишь двадцать четыре часа, что бы собрать их.
— Это ни к чему. Попридержи свою банду ещё дня три в лесах. Мой оруженосец известит тебя, когда придется действовать. Тогда и выступай.
— Договорились.
Г-н де Паппенхейм задумался ещё на минуту, глядя на капитана.
— Надо бы все предусмотреть, — сказал он. — Кстати, не исключено, что тебя уже два или три раза видели с моим верным оруженосцем. Несмотря на то, что вы приняли все меры предосторожности, возможно, чье-то недремлющее око заметило вас, когда вы пересекали старые рвы замка… Старайтесь действовать, не вызывая подозрений. С мэтром Гансом вы больше не увидитесь.
— Каким образом мне будет сообщено о времени выступления?
— Сигналом. Нет ли места, откуда бы замок и это окно были видны как на ладони?
