— Ты собираешься в нем участвовать?
— А почему нет? Я никогда не был в лучшей форме.
Я вспомнила о бесконечных дополнительных тренировках… о долгих разговорах о весе и дистанции, форме и выносливости. В последнее время привлечь внимание Патрика было особенно тяжело.
— Можешь пройти дистанцию вместе со мной, — предложил он, хотя мы оба знали, что он в это не верит.
— Это твое дело, — сказала я. — Конечно. Участвуй, если хочешь.
И я заказала чизкейк.
Если я думала, что вчерашние события приведут к оттепели в Гранта-хаусе, то ошибалась.
Я широко улыбнулась Уиллу и бодро воскликнула: «Привет!», но он даже не удосужился отвернуться от окна.
— Плохой день, — пробормотал Натан, натягивая куртку.
Утро было мерзким, с нависшими тучами, дождь лениво стучал по стеклам, и сложно было представить, что солнце когда-нибудь проглянет. Даже мне было тоскливо в подобные дни. Неудивительно, что Уиллу приходилось еще хуже. Я приступила к утренней рутине, постоянно напоминая себе, что это неважно. Разве обязательно, чтобы работодатель тебе нравился? Многим людям не нравится. Я подумала о начальнице Трины, серийной разведенке с напряженным лицом, которая следила, сколько раз сестра выходит в туалет, и отпускала едкие комментарии, если считала, что активность ее мочевого пузыря выходит за рамки разумного. Кроме того, я уже выдержала две недели. А значит, осталось всего пять месяцев и тринадцать рабочих дней.
Фотографии лежали аккуратной стопкой в нижнем ящике, куда я убрала их вчера, и теперь, сидя на корточках на полу, я начала раскладывать и разбирать их, прикидывая, какие рамки смогу починить. Я неплохо умею чинить вещи. К тому же мне казалось, что это неплохой способ убить время.
Я занималась этим минут десять, когда тихий гул электрического инвалидного кресла предупредил о появлении Уилла.
Он сидел в дверях и наблюдал за мной. Под его глазами залегли темные тени. Натан говорил, что иногда он почти не спит. Мне не хотелось думать, каково это — лежать в предрассветные часы в кровати, из которой не можешь выбраться, в компании одних лишь мрачных мыслей.
— Решила посмотреть, нельзя ли починить какие-нибудь рамки. — Стараясь выглядеть жизнерадостной, я подняла фотографию, на которой он прыгал с тарзанкой. «Ему нужен кто-то бодрый, кто-то оптимистичный».
— Зачем?
— Ну… мне показалось, — заморгала я, — что некоторые еще можно спасти. У меня с собой клей для дерева, на случай если вы разрешите попробовать. Или, если нужны новые, я могу во время обеденного перерыва сбегать в город и поискать замену. Или съездим вместе, если вы не против прогуляться…
— Кто вам велел их чинить? — пристально посмотрел на меня он.
«Ой-ой-ой», — подумала я.
— Я… я просто пыталась помочь.
— Вы хотели исправить то, что я сделал вчера.
— Я…
— Знаете что, Луиза? Было бы очень мило — хоть раз в жизни, — если бы кто-нибудь обратил внимание на то, чего хочу я. Я не случайно расколотил эти фотографии. Это не была попытка радикального изменения дизайна интерьера. Я действительно не хотел их больше видеть.
— Простите. — Я поднялась на ноги. — Я не подумала…
— Вы считали, что вам виднее. Все считают, будто знают, что мне нужно. «Давайте починим эти чертовы снимки. Пусть бедному инвалиду будет на что посмотреть». Я не желаю, чтобы эти чертовы снимки таращились на меня каждый раз, когда я торчу в кровати, пока кто-нибудь не вынет меня оттуда. Ясно? Как по-вашему, вы в состоянии это усвоить?
Я сглотнула.
— Я не собиралась чинить снимок с Алисией… Я не настолько глупа… Просто мне показалось, что со временем вы можете…
— О боже… — Он отвернулся от меня, его голос был язвительным. — Избавьте меня от психотерапии. Идите и читайте свои чертовы желтые журнальчики, или чем вы там занимаетесь, когда не готовите чай.
Мои щеки пылали. Я смотрела, как он пытается вписаться в узкий коридор, и сама не знаю, как выпалила:
— Вовсе не обязательно вести себя как последний козел!
Слова повисли в тишине.
Кресло остановилось. После долгой паузы он дал задний ход и медленно повернулся лицом ко мне, держась за маленький рычаг управления.
— Что?
