— Итак…
— Ты не будешь…
— Я не буду уговаривать тебя передумать.
— Если ты здесь, значит принимаешь мой выбор. Впервые после несчастного случая я контролирую происходящее.
— Знаю.
Вот и все. Он это знал, и я знала. Мне больше нечего было делать.
До чего же сложно ничего не говорить. Когда каждый атом вашего тела молит об обратном. Я всю дорогу из аэропорта тренировалась молчать, и все равно это было невыносимо. Я кивнула. Когда я наконец заговорила, мой голос был тихим и сломленным. Я сказала единственное, что казалось безопасным:
— Я скучала по тебе.
Уилл заметно расслабился.
— Подойди ко мне. — Я помедлила, и он добавил: — Пожалуйста. Подойди. Сядь на кровать. Рядом со мной.
Я осознала, что на его лице написано неподдельное облегчение. Он так рад меня видеть, что не в силах выразить словами. И я сказала себе, что этого должно быть достаточно. Я сделаю то, о чем он меня просил. Этого должно быть достаточно.
Я легла на кровать и обняла его. Положила голову ему на грудь, впитывая ее движения всем телом. Я ощущала слабое прикосновение пальцев Уилла к спине, его теплое дыхание в своих волосах. Я закрыла глаза, вдыхая его запах, все тот же дорогой запах кедра, несмотря на безликую свежесть комнаты со слабым тревожным привкусом дезинфицирующего средства. Я пыталась ни о чем не думать, просто быть, пыталась раствориться в любимом человеке, навсегда запечатлеть в себе оставшиеся минуты. И молчала. А затем он заговорил. Мы были так близко, что его голос словно завибрировал во мне.
— Эй, Кларк, — позвал он. — Расскажи мне что-нибудь хорошее.
Я уставилась в окно на ярко-голубое швейцарское небо и рассказала ему историю двух людей. Двух людей, которые не должны были встретиться и которые не слишком нравились друг другу поначалу, но со временем обнаружили, что понимают друг друга лучше всех на свете. Я рассказала ему о приключениях, которые они пережили, о краях, в которых они побывали, о картинах, которые я даже не предполагала увидеть. Я соткала в воздухе лазурное небо и радужное море, вечера, наполненные смехом и глупыми шутками. Нарисовала мир, далекий от швейцарской промышленной зоны, мир, в котором он оставался тем, кем хотел быть. Нарисовала мир, который он сотворил для меня, полный чудес и возможностей. Я дала понять, что он исцелил мою душу, сам того не подозревая, и уже поэтому я буду вечно ему благодарна. Я говорила и знала, что это самые важные слова в моей жизни и нужно говорить искренне, не проповедовать, не пытаться переубедить, а уважать желания Уилла.
Я рассказала ему кое-что хорошее.
Время замедлилось и остановилось. Нас было всего двое, я бормотала в пустой, залитой солнцем комнате. Уилл говорил мало. Он не отвечал, не добавлял сухих замечаний, не насмехался. Время от времени он кивал, прижавшись головой к моей, и бормотал или тихо хмыкал от удовольствия при очередном приятном воспоминании.
— Это были лучшие шесть месяцев в моей жизни, — сказала я.
Повисло долгое молчание.
— Ты не поверишь, Кларк, но в моей тоже.
И в этот миг мое сердце разбилось. Я сморщилась, потеряла самообладание. Горе затопило меня, я вцепилась в Уилла и перестала беспокоиться, что он почувствует содрогания моего рыдающего тела. Горе поглотило меня, терзало мое сердце, внутренности и голову, тащило на дно, и это было невыносимо. Я правда думала, что не вынесу этого.
— Не надо, Кларк, — пробормотал он. Его губы коснулись моих волос. — Пожалуйста. Не надо. Посмотри на меня.
Я зажмурилась и покачала головой.
— Посмотри на меня. Пожалуйста.
Я не могла.
— Ты злишься. Пожалуйста. Я не хочу причинять тебе боль или заставлять тебя…
— Нет… — снова покачала я головой. — Дело не в этом. Я не хочу… — Я прижималась щекой к его груди. — Не хочу, чтобы мое несчастное пятнистое лицо стало последним, что ты видел.
— Ты так и не поняла, Кларк? — По его голосу было ясно, что он улыбается. — Это не тебе решать.
Мне понадобилось время, чтобы прийти в себя. Я высморкалась, глубоко вдохнула и выдохнула. Наконец я приподнялась на локте и посмотрела на Уилла. Его глаза, всегда напряженные и несчастные, выглядели непривычно ясными и безмятежными.
