Я села рядом с сестрой на диван, и мы молча посмотрели «Приз первой победы» в три тридцать, затем заезд с гандикапом в четыре и следующие четыре заезда, напряженно глядя в телевизор, как будто поставили на победителя все до гроша.
А затем позвонили в дверь.
Луиза соскочила с дивана и через мгновение очутилась в прихожей. Она рывком распахнула дверь, и от того, как она это сделала, остановилось даже мое сердце.
Но на пороге был не Уилл. Это была молодая женщина, накрашенная ярко и безупречно, ее волосы обрамляли подбородок аккуратным каре. Она сложила зонт, улыбнулась и потянулась к большой сумке, которая висела у нее на плече. На мгновение мне пришло в голову, что это сестра Уилла Трейнора.
— Луиза Кларк?
— Да?
— Я из «Глоуб». Можно с вами побеседовать?
— «Глоуб»?
В голосе Лу чувствовалось замешательство.
— Вы из газеты? — Я встала у сестры за спиной и заметила блокнот в руке женщины.
— Можно войти? Всего на пару слов об Уильяме Трейноре. Вы ведь работаете на Уильяма Трейнора?
— Без комментариев, — сказала я и захлопнула дверь у женщины перед носом, прежде чем та успела что-либо добавить.
Сестра в шоке стояла в прихожей. Она вздрогнула, когда в дверь снова позвонили.
— Не отвечай, — прошипела я.
— Но откуда?..
Я принялась толкать ее вверх по лестнице. Она еле передвигала ноги, как будто во сне.
— Дедушка, не открывай дверь! — крикнула я. — Кому ты говорила? — спросила я, когда мы добрались до площадки. — Кто-то им рассказал. Кто в курсе?
— Мисс Кларк, — женский голос просочился в щель для писем, — дайте мне всего десять минут… Мы понимаем, что это очень щекотливый вопрос. Мы хотели бы узнать вашу часть истории…
— Это значит, что он мертв? — В глазах Лу стояли слезы.
— Нет, это значит, что какая-то сволочь пытается извлечь выгоду из происходящего. — Я на минуту задумалась.
— Кто это был, девочки? — крикнула снизу мать.
— Никто, мама. Просто не открывай дверь.
Я перегнулась через перила. Мама держала кухонное полотенце и вглядывалась в тень за стеклянными панелями передней двери.
— Не открывать дверь?
— Лу… — Я взяла сестру под локоть. — Ты что-нибудь рассказывала Патрику?
Ей не нужно было отвечать. Ее потрясенное лицо говорило само за себя.
— Ладно. Не паникуй. Просто не подходи к двери. Не отвечай на телефон. Не говори им ни слова, ясно?
Маме пришлось несладко. И особенно несладко, когда начал звонить телефон. После пятого звонка мы включили автоответчик, но все равно были вынуждены слушать. Голоса вторгались в нашу маленькую прихожую. Их было четыре или пять, и все твердили одно. Все предлагали Лу возможность рассказать свою часть «истории», как они выражались. Как будто Уилл Трейнор превратился в товар, за который они дрались. Звонил телефон, звонили в дверь. Мы сидели с задернутыми шторами и слушали, как журналисты топчутся у наших ворот, переговариваются и болтают по мобильным телефонам.
Мы словно оказались в осаде. Мама заламывала руки и кричала в щель для писем, чтобы журналисты убирались к черту из нашего сада, куда один из них посмел зайти сквозь ворота. Томас смотрел в окно ванной на втором этаже и интересовался, откуда в нашем саду люди. Четыре или пять раз звонили соседи с вопросами, что происходит. Папа припарковался на Айви-стрит, прокрался домой через задний сад, и мы почти всерьез обсудили замки и кипящее масло.
Затем, поразмыслив еще немного, я позвонила Патрику и спросила, сколько он получил за свой поганый маленький совет. Он чуть замялся, прежде чем все отрицать, и у меня не осталось сомнений.
— Ах ты говнюк! — завопила я. — Я тебе ноги переломаю, марафонец, так что о сто пятьдесят седьмом месте будешь только мечтать!
Лу сидела на кухне и плакала. Не рыдала, а молча заливалась слезами, вытирая щеки ладонью. Я не знала, что ей сказать.
И прекрасно. Мне было что сказать всем остальным.
Все журналисты, кроме одного, убрались к половине восьмого. Не то сдались, не то им надоела манера Томаса кидать кубики «Лего» в щель для писем в ответ на записки. Я попросила Луизу искупать Томаса вместо меня, в основном чтобы вытащить ее с кухни, но еще и потому, что хотела в одиночестве прослушать автоответчик и удалить сообщения от журналистов. Двадцать шесть. Двадцать шесть уродов! И все такие милые, такие понимающие. Некоторые даже предлагали ей деньги.
