Пищала она на редкость противно.
– Пусти, – с ненавистью сказал Герд.
Кикимора дернула стрекозиными, покрывающими лоб глазами.
– Ты мне очень нравишься – нет, честное слово, правда… Наши прозвали тебя Рыбий Потрох, потому что у тебя кожа – холодная. И вовсе она не холодная. Они тебе просто завидуют. Потому что ты похож на настоящего человека. Ты мне сразу же понравился, с первого дня, я теперь каждую твою мысль улавливаю…
– Вот надаю сейчас по шее, – нетерпеливо сказал Герд.
– Куда тебе идти и зачем? Подумай… Тебя убьют, я видела, как убивают таких – кольями или затаптывают. Нет у тебя места, где жить. Ты хоть и похож на человека, а все-таки наш, они это поймут сразу…
Герд шагнул, но она загородила лестницу, цепко держа его за рубашку. Уходили драгоценные секунды. Скоро – рассветет.
– Дура, я тебя из окошка выброшу, – сказал он торопливо. – Я тебе морду разобью, оборву космы, пусти, макака! Руку тебе сломаю, если не пустишь!
Никак не удавалось ее оторвать. Гибкие и вместе с тем жесткие пальцы скрутили ткань намертво. Она прижала его к перилам. Герд безуспешно отталкивался: Иди ты знаешь куда!.. – Вдруг почувствовал, как вторая рука, горячая, меховая, ловко расстегнув пуговицы, проскользнула ему на грудь. И тут же Кикимора, привстав на цыпочки, толстой трубкой вытянув губы, поцеловала его: – Не уходи, не уходи, пожалуйста, не уходи!.. – Пахло от нее кошками или чем-то таким же. Герд, не глядя, изо всех сил ударил локтем и одновременно – коленом, стараясь угодить в мягкий живот, и потом еще кулаком сверху – насмерть. Кикимора мешком шмякнулась в угол. Так же три минуты назад шмякнулся паук в коридоре. Герд – подался, выставив перед собой сведенные кулаки.
– Ну что, еще хочешь?
– О… о… о!.. – простонала Кикимора, слепо шаря ладонями по полу и по стене. – Какой ты глупый… сумасшедший… Не уходи, пожалуйста, я умру тоже… Почувствую твою смерть, и сразу – всё…
Герд сплюнул, не слушая. И чуть ли не до крови проскреб губы ногтями.
Она его поцеловала!
Кошмар!
– Если пойдешь за мной, я тебе ноги выдерну, обезьяна!
– О… о… о… Герд… Мне больно…
Кажется, она плакала. По едва заметным ступеням Герд скатился вниз, к выходу. Просторный вестибюль был темен и тих. Он прижался к ноздреватой стене из древесных плит. Прислушался. Вроде бы она от него отстала. Хватило ей, значит. Но все равно, надо бы подождать пару минут. Постоим немного, не может же он вывалиться вместе с ней в объятия Буцефала.
Надо ждать, говорил Карл – еще там, после вертолета, в библиотеке. Терпеть и ждать. Затаиться. Никак не проявлять себя. Нам требуется просто выжить, чтобы сохранить наработанный генофонд. Это будущее человечества, нельзя рисковать им, нельзя растрачивать его, как уже было. Ты же знаешь, ты читал в книгах: процессы ведьм, инквизиция и костры – сотни тысяч костров, сумеречное от копоти небо Европы. Около девяти миллионов погибших – как в Первую мировую войну от голода, фосгена и пулеметов. Оказывается, религия – это не только социальный или психологический фактор. Религия – это еще и строгая регулировка филогенеза. Это адаптация. Общий механизм сохранения определенного вида. Мы ломали голову, почему человек больше не эволюционирует, мы объясняли это прогрессом и возникновением социума: дескать, биологическое развитие завершено, теперь развивается общество. Глупости; просто человечество охраняет себя как вид, консервируясь и жестко элиминируя любые физиологические отклонения. Наверное, это правильно. В истории известны случаи, когда народы в силу особых причин проскакивали, к примеру, рабовладельческий строй или от раннеплеменных отношений – рывком – переходили прямо к индустриальным (правда, как учит та же история, ценой утраты индивидуальности), но никогда не было ни одного государства, ни одной нации, ни одного племени без религии. Природа долго и тщательно шлифовала этот социогенетический механизм, тьму веков – от каменных идолов палеолита до нынешнего экуменизма, от родовых тотемов, хотя бы формально враждебных друг другу, до вселенских соборов и непогрешимости вещающего с амвона. Конечно, вслепую – природа вообще безнадежно слепа, эволюция не имеет цели, нельзя искать в ней смысл, это приводит к провиденциальности, и тем не менее подобный механизм все-таки создан. Более того, он прочно вошел в структуру общества. Это экстремальный механизм биологического сохранения человека. Посмотри, какой ураган поднялся за последние годы на континенте. Мрак и ветер, вакханалия метафизического пуританства. Разумеется, это не просто так: механизм включается на полную мощность тогда, когда, сдвинутая напором истории, колеблется генетическая основа «человека разумного», когда утрачено представление о границах вида и когда возникают предпосылки нового скачка эволюции. Например, в европейском Средневековье, известном религиозным безумием. Или сейчас, когда, видимо, осуществляется вторая попытка. А может быть, и далеко не вторая. Ничего не известно. Наверняка уже что-то такое случалось в прошлом. Ислам, буддизм, конфуцианство, зороастризм древних персов – совсем нет данных, мы только начинаем их понемногу осмысливать. Причем самые крохи, которые лежат на поверхности. Мы не знаем, почему благодать, например, действует на одержимых и как именно она на них действует, мы не знаем, почему нам противопоказаны евхаристия, крещение и прочие святые таинства, мы работаем, разумеется, есть лаборатории, программы, ведущиеся уже многие годы; не хватает химиков, не хватает генетиков, не хватает вообще квалифицированных специалистов – специалисты просто боятся к нам идти, мы лишь недавно установили, что сера – атрибут дьявола – облигатна в некоторых дыхательных процессах: у нас иная цепь цитохромов – двойная, это колоссальное преимущество, но именно потому нам необходимы лимфа ящериц и глаза обыкновенных пятнистых жаб – там содержатся незаменимые аминокислоты; это понятно, однако мы до сих пор не знаем, почему колокольный звон, например, приводит к потере сознания и припадкам эпилепсии, иногда с летальным исходом. Требуется время для исследований, и потому надо ждать. Надо выжить и понять самих себя – что мы такое. Прежде всего, нас очень мало. Нас невероятно мало в этом огромном мире. Несколько санаториев, разбросанных по враждебной стране, несколько закрытых школ, секретные военные группы, частные пансионы – искры в ночи, задуваемые чудовищным ураганом. Ты прав: малая популяция обречена, в конечном счете, на вырождение, и тем не менее мы должны попробовать, мы просто обязаны: а вдруг нынешняя трагедия – это последний всплеск великого преображения, нам никогда больше не представится возможность идти дальше, вдруг теперешний вид хомо сапиенс – тупик эволюции, остановка, постепенная деградация, как когда-то с неандертальцами, и если мы сейчас отсечем ветвь, которая слабой, еще зеленой почкой набухает на дереве, то в ближайшем будущем, захлебнувшись в отходах собственной цивилизации, исчерпав генетические возможности вида и утратив элементарную жизненную активность, мы исчезнем так же, как и они – навсегда, с лика земли, память о нас останется лишь в виде хрупких и пыльных находок в мертвых, заброшенных обитателями, погребенных временем городах.
