И железное рыло, как в лихорадке, подпрыгивало.
– Это вам не поможет, – внятно сказал я. – Я действительно ничего не могу для вас сделать. Разве что спросить напоследок: есть ли у вас какое-нибудь существенное желание? Что-нибудь такое, чего вы хотели бы в жизни больше всего. Может быть, связанное не с вами, а – со всем человечеством. Вы меня понимаете?..
Шофер стиснул зубы.
– Издеваешься? – низким, сдавленным голосом спросил он. – Из политиков что ли, из этих, которые здесь – советниками? В колледже что ли своем обучался вранью? Ничего-ничего, ты сейчас заговоришь по-другому…
Он набычился, вероятно готовясь кинуться на меня. Его плотное, как из теста, лицо задвигалось всеми мускулами. Я заметил бесцветную шкиперскую бородку на скулах. В ту же минуту заурчал, приближаясь, мотор, и на улицу выкатил джип, набитый солдатами.
Они были в пятнисто-серых комбинезонах, чернокожие, сливающиеся с однообразной саванной. Все они сжимали в руках автоматы, а к головам привязаны были пучки жестких трав. Тоже, видимо, для маскировки. И они четко знали, что им следует делать: двое тут же принялись сбивать с трейлера плоский замок, а цепочка других неторопливо пошла по деревне – и сейчас же от хижин поплыл, нарастая, удушливый дым.
Заквохтала и стихла курица, наверное, со свернутой шеей.
Я услышал, как солдаты негромко переговариваются: – Это же священная курица, зря ты так… – Ничего, в горшке она будет не хуже обычной… – Мембе говорил, что священных животных трогать нельзя… – Ничего – это она для орогов священная… – Смотри, Мембе – колдун… – А мне наплевать на Мембе…
Затрещали в огне сухие тростниковые стены.
Ближняя хижина заполыхала.
– Эй, эй, парни!.. – возбужденно крикнул шофер. – Что вы делаете, это гуманитарная помощь!..
Позабыв обо мне, он рванулся к солдатам, которые сбивали замок. Но дорогу ему заступил офицер с тремя красными носорогами на погонах.
Изогнул кисть лаковой черной руки.
– Стоять!.. Кто такой?..
Ноздри его раздулись.
– Вы обязаны передать меня представителю миротворческих сил, – сказал шофер. – Я не из военного контингента, я – наемный гражданский служащий. На меня распространяется Акт о неприкосновенности персонала. Между прочим, и ваше командование его – тоже подписывало…
Молоток подпрыгивал у него в кулаке.
– Чего он хочет? – спросил один из солдат на местном наречии.
А другой, нехорошо улыбаясь, ответил:
– Он не понимает, с кем разговаривает…
Офицер между тем разобрался в торопливом английском – покивал, морща лоб, и лицо его с вывернутыми губами разгладилось.
– А… ооновец, – сказал он довольно мирно. – Что ж, ооновец, мы вас сюда не звали…
И, спокойно приподняв автомат, до этого прижатый к бедру, засадил вдруг шоферу в живот короткую очередь.
Шофер упал, и его кроссовки, похожие на сандалии, заскребли по дороге.
Проступили на пояснице багровые пятна.
Один из солдат засмеялся.
– Он сейчас стучится в свой рай, а охранник Петер говорит ему: «Куда ты? Тебя не пропустим…»
И другие солдаты – тоже оскалились.
Пора было уходить отсюда.
Тем более что офицер поправил ремешок на плече и, слегка повернувшись ко мне, недобро поинтересовался:
– Ну а ты что скажешь, ооновец?..
Скулы у него блестели от пота.
– Ничего, – ответил я по-английски.
И тогда офицер опять покивал:
– Правильно. Умирать надо молча.
И лениво, еще не закончив фразу, ворохнул чуть согнутой правой рукой. Я даже не успел шевельнуться. Автомат лихорадочно застучал, и вдруг твердый горячий свинец разодрал мне сердце…
– Нет-нет-нет, – сказал Зоммер. – Вы меня совершенно не понимаете. Я уже который раз объясняю вам это, и вы который раз задаете одни и те же вопросы. Вас, наверное, выбивает из колеи необычная ситуация. Привыкайте, записывайте куда-нибудь что ли. Не хотелось бы снова и снова накручивать элементарные вещи. Вы пока не можете умереть. Такова изначальная сущность нашего с вами сотрудничества. Вы – непотопляемая единица. То есть, разумеется, вас можно стереть как личность – там, свести с ума, например, или ограничить жесткой зависимостью. Более того, вас даже можно уничтожить физически. Правда, средства для этого требуются очень сильные. Скажем, атомный взрыв, или вы попадете под луч военного лазера. Остальное, пожалуй, для вас не слишком опасно. Но не воспринимайте, пожалуйста, это как некое благодеяние лично вам. Это – обыкновенный расчет. Просто мне невыгодно будет начинать все сначала. Так я никогда отсюда не выберусь… – Он поморщился, словно бы раскусив что-то кислое, пару раз, напрягаясь всем телом, неприятно сглотнул и пощелкал короткими пальцами, прислушиваясь к ощущениям. Его розовые толстые щеки надулись. – Дело, собственно, даже не в этом, – продолжил он. – Дело в том, чтобы вы получили, наконец, определенные результаты. Что-то этакое, с чем можно работать. Вот вы говорите, например, «накормить» – это, в общем-то, совсем не моя проблема. Как вы это себе представляете: «вечный хлеб» или что-нибудь, скажем, с повышением урожая? Я вам честно отвечу, что все это детский лепет – пустяки, вы сами с этим спокойно справитесь. Или взять эту дикую вашу идею об установлении мира…
