– Ну и что?
– Ничего. Был дома, спал, ни о чем таком слыхом не слыхивал.
– Поверили?
– А с чего им не верить? Какие у них основания, чтобы не верить?
– По-всякому, знаешь, бывает… Могли привязаться. У тебя ведь этот случай – не первый?
Я из осторожности промолчал.
– Давай-давай, – нетерпеливо сказал Валерик. – Что я тебе – милиция или Фэ-Эс-Бэ? Я тебя в ментовку закладывать не побегу. – Он сильно сморщился, просунул ладонь под рубашку, быстро и громко, как обезьяна, почесал левую сторону живота, сморщился еще больше, вытащил руку и пополировал ногти о джинсы. – Мне исповеди твои без разницы. Я по делу интересуюсь…
– Ну, была еще пара случаев, – неохотно сознался я. – Один раз двое каких-то хмырей прицепились. Ну, я их – того… оприходовал… сам не знаю, как получилось… А другой раз вообще смешная история. Подваливает у магазина мужик и говорит, что я ему пятьдесят рублей должен. Такой – трясется, алкаш, весь синий, будто припадочный…
– Где?
– Что «где»?
– Где магазин находился? – спросил Валерик.
– Магазин? Магазин был – на Васильевском острове. Тринадцатая линия, кажется. Я туда, слушай, попал-то, честно говоря, по глупости. Сказали, что «Букинист» в эти места переехал…
– А хмыри?
– Какие хмыри?
– Которые привязались, – объяснил Валерик с бесконечным терпением. – Хмыри были в каком районе?
– Это на Благодатной улице, – сказал я. – Ничего себе – благодатная. Я, слушай, нес работу в издательство. Иду – никого не трогаю; вдруг – выкатываются откуда-то такие двое…
– Повезло, значит. Во всех случаях – три разных района. Я – к тому, что вычислить тебя – ой-ей-ей…
– Кому вычислить?
– Ну, кто у нас – вычисляет?
Он откинулся в кресле и внимательным, цепким взглядом обвел книжные полки, задержался на стопках томов, загромождающих тумбочку, – потянулся, снял сверху одну книгу, затем другую.
Брови у него сильно разъехались. Боэций «Утешение философией», Ганс Георг Гадамер «Семантика и герменевтика», Вальтер Бенджамин «Иллюминации». Сборник «Самосознание европейской культуры ХХ века». Увесистый темно-зеленый том с золотистым тиснением.
– Читаешь, значит, в свободное время?
– Стараюсь…
– И что, помогает?
Я нехотя пожал плечами:
– Разве это можно установить? Когда были написаны «Божественная комедия», «Путешествия Гулливера», «Гаргантюа и Пантагрюэль»?.. Сколько столетий прошло? Что изменилось в мире?.. С другой стороны, как бы мы сейчас жили, если бы не написаны были – «Божественная комедия», «Путешествия Гулливера», «Гаргантюа и Пантагрюэль»… Помнишь, что ответил Ганс Архивариус из «Старого города», когда Ретцингер упрекнул его в том, что тот слишком закопался в архивах? «Я не живу, чтобы читать. Я читаю, чтобы – жить»…
– «Зажги зеленую лампу», – дополнил Валерик странно высоким голосом.
– А это откуда?
– Так, один человек говорил. Теперь его уже нет. – Он аккуратно, точно боясь уронить, положил томик «Самосознания» наверх книжной стопки. Сказал тем же странно высоким голосом, который, казалось, вот-вот лопнет: – Если бы за это еще и платили…
У меня слабо кольнуло в груди.
– Я как раз сегодня собираюсь идти в издательство. Слушай, я им скажу, я им устрою варфоломеевскую вечеринку… В конце концов, у меня – официальный договор на руках. Должны же они в конце концов заплатить! Сколько я тебе сейчас должен? Полторы тысячи? Ну – я отдам…
– Что ты для них перевел?
– Джой Маккефри «Блистающий меч Ориона». Четвертая книга из сериала о «Воинах Ночи». Двадцать два печатных листа, по пятьдесят долларов… Правда, я аванс у них брал, но все равно – сумма приличная.
– Отдашь мне мое – на пару месяцев хватит, – подытожил Валерик.
Считать он умел.
– Ну что – два месяца? Два месяца – это громадный срок. За два месяца я еще два романа переведу. С издательством я уже в принципе договорился. Вот и вот!..
Я бросил на стол почти невесомые, но пухлые книги в карманном формате. На одной был изображен бронзовотелый, перевитый мышцами воин, как шампуром нанизывающий мечом ящера с игольчатой пастью, а на другой – тот же воин, держащий за руку блондинку с почти обнаженной грудью и взирающий вместе с ней на цветущую среди гор долину. На лицах обоих – восторженность, переходящая в идиотизм.
