Юрий сложил и оттолкнул от себя газету. Пиво пролежало в холодильнике около получаса – маловато для того, чтобы по-настоящему охладиться, но тянуть дальше не было сил. Он встал, открыл холодильник, вынул пиво из морозилки и сразу же свернул пластмассовый колпачок. Пиво коротко пшикнуло, над горлышком поднялся легкий дымок. Юрий крякнул, потянулся к сушилке за чистым стаканом, и в это время в прихожей раздался звонок.
– Чтоб тебя! – сказал Юрий.
Открывать ему не хотелось – хотелось пить холодное пиво и заедать его воблой. В дверь продолжали названивать – не так настойчиво, как это делал давеча Веригин, но тоже без излишней скромности. «Что за жизнь? – с тоской и раздражением подумал Юрий, снова вставая из-за стола и с огромной неохотой направляясь в прихожую. – Ведь, казалось бы, один как перст, никому на свете не нужен – живи в свое удовольствие, делай что в голову взбредет! Так нет же, пива и то спокойно попить не дадут. С цепи сорвались, честное слово! Если это опять Веригин явился, отдам ему его шмотки и выставлю за дверь. Сколько можно, надоел хуже горькой редьки...»
Он открыл дверь, как обычно забыв посмотреть в глазок, и инстинктивно отступил на шаг, потому что на площадке стоял никакой не Веригин, а его жена, Людмила. Юрию сразу вспомнилось, что на нем ничего нет, кроме растянутых спортивных штанов; он схватил с вешалки и напялил на себя первое, что подвернулось под руку. Это оказалась его зимняя куртка на меху, и Юрий подумал, что теперь выглядит еще глупее, чем минуту назад, когда стоял голый по пояс.
Впрочем, Веригиной было не до тонкостей. Как всегда, без приглашения она втиснулась в прихожую и, наверное, пошла бы дальше, если бы на дороге у нее не стоял Юрий. В тесном пространстве малогабаритной прихожей царил интимный полумрак; незваная гостья стояла в каких-нибудь двадцати сантиметрах от Юрия, и даже на таком расстоянии, дистанционно, чувствовалось, какая она теплая, мягкая, пышнотелая и гладкая. От нее вкусно пахло домашней стряпней, духами и, как ни странно, валерьянкой. «Вот семейка, – с раздражением подумал Юрий. – Сначала один приперся, за ним другая „. Что им здесь, проходной двор? Я им кто, спрашивается, – семейный психолог? Сейчас непременно начнет выпытывать, не заходил ли ко мне ее муженек, не здесь ли он укрылся от ее праведного гнева, а если не здесь, то куда его, черта усатого, понесло...»
– Здравствуйте, Юрий Лексеич, – пропела Веригина.
Она всегда не говорила, а пела, высоко и протяжно, и в пении этом постоянно чувствовалась готовность в любой момент превратиться в высокий, пронзительный, как у циркулярной пилы, сварливый крик. Впрочем, сегодня в ее голосе Юрию чудились какие-то новые нотки, но что это за нотки такие, он понял только после того, как Людмила Веригина громко всхлипнула. «Этого еще не хватало», – подумал Юрий и, спохватившись, включил свет.
При свете загоревшейся под потолком тусклой сорокаваттной лампочки обнаружились довольно странные вещи. Во-первых, одета Людмила Веригина была не в свой неизменный шелковый халат, в котором без стеснения разгуливала по всему двору, заходила к соседям и даже бегала в магазин, а в довольно приличный и строгий, хотя и не по сезону теплый шерстяной костюм-двойку, из-под которого выглядывала кремовая шелковая блузка с какими-то пышными оборками. На груди блузки имело место темное пятно, как будто Людмила недавно пролила туда с полстакана воды; Юрию показалось, что от этого пятна главным образом и разит валерьянкой. В руках у Людмилы Веригиной, судорожно прижатых к груди, была зажата дамская сумочка из тех, что по желанию владелицы легко превращаются в миниатюрную разновидность сумки хозяйственной, а на ногах поблескивали тусклым лаком давно вышедшие из моды туфли на довольно высоком каблуке.
В таком наряде Юрий видел Веригину впервые. Она работала не то маляром на стройке, не то сборщицей на конвейере какого-то завода и, как правило, одевалась соответственно своему общественному положению и менталитету, отдавая предпочтение вещам ярким, безвкусным и недорогим, а паче всего – уже упомянутому лиловому шелковому халату. Но еще удивительнее было ее лицо – заплаканное, опухшее, с красными глазами и грязными потеками туши на щеках. Видно было, что Людмила Веригина совсем недавно прекратила реветь в три ручья и готова в любой момент возобновить это занятие.
