Еврей ответил:
— Хорошо. Вы подожжете с южной стороны, ветер дует с севера, по воле Божьей, есть широкий ручей посередине. И огонь, как ты говоришь, выберет по желанию Божьему, что — поразить, а что — оставить.
Сеньор задумался, сухая улыбка вновь пробежала по его лицу, еще более мрачному, чем прежде. Он сказал:
— Мой еврей, ты совсем не боишься. Почему же ты не боишься меня?
Будто объятый внезапной приязнью, рассмеялся еврей коротким смешком прозрачным и ясным, словно подсказанным внутренним голосом, и ответил:
— Я даю, а ты, мой господин, хочешь взять.
— А если я сперва возьму, а потом убью и сожгу?
— Но ведь прежде ты поклянешься вашим Спасителем. Доколе не по клянешься — не увидишь золота.
— А если я возьму силой, еврей?
— И я, и ты, мой господин, во власти Силы большей, чем мы с тобой
— Так вот, — произнес Гийом де Торон. и голос его был весьма мрачен — Отдай мне золото. Немедля. Я слышу слишком много слов. Отдай немедля
Еще не смолкли слова сеньора эти, а уж самые близкие к еврею всадники начали легонько трогать его концом копья, словно пробуя крепость древесной коры.
Еврей сказал:
— Золото схоронено в поле, а место погребено в моем сердце
Гийом де Торон сказал:
— Ну что ж, трогайся, иди на то место. Тотчас же.
Еврей с удивлением покачал головой, будто разочарован был грубым нетерпением, проявленным его собеседником, и сказал с нарочитым спокойствием, как говорят с темным крестьянином:
— Но, мой господин, ты нес еще не дал своей клятвы. Время ваше коротко, а путь, далек.
— Ступай, — сказал де Торон, — да приведи меня к тому дому, про который говорил.
Миловидный еврей кивнул.
— Вот он. Здесь и те книги
Рыцарь слегка возвысил голос, подозвал Клода — Кривое Плечо и повелел:
— Клод, дом этот и все остальные дома предать огню, а еврей примет смерть, но не в спешке, а умрет медленно, неторопливо. Тем временем вели пустить лошадей в поле пощипать травку, а слуг загнать в речку, пусть отмоются перед молитвой, вчера их зловоние за версту разило.
Еврея начали бичевать в полдень. К вечеру жгли каленым железом. Затем окунули в соленую воду и расспросили про Иуду Искариота, про Понтия Пилата, про Кайфу, первосвященника, а потом, вытащив из соленой воды, оскопили, как сказано в одной книге, читанной Клодом еще в юности, и. как писано в той же книге, напоили соленой водой, в которую окунали его прежде. Позже занялись они пальцами на руках, допросили еврея но поводу знамений и предсказаний о появлении Сына Божьего, которыми полон Ветхий Завет. К закату выкололи ему глаза, и тогда, наконец, еврей разомкнул уста и спросил, обещают ли ему мгновенную смерть тотчас, как откроет он, где зарыт клад, и Клод — Кривое Плечо поручился своим честным словом.
С темнотой открыли сундук — оказалось, что еврей не обманул и сундук набит добром. Тогда сеньор повелел Клоду исполнить свое обещанье, да и час-то был поздний, не следовало дольше откладывать вечернюю молитву, поскольку огонь, опаливший всю деревню, постепенно утихал, дым затруднял дыхание и ел глаза. А посему пронзили копьем исстрадавшееся тело, ударили в спину, а из груди вышло. Но еврей, истекая кровью, продолжал сослепу ползать в разные стороны, что-то бормоча. Тогда стукнули его по голове топорищем и сказали: "Умер".
Еврей, однако, не умер, он надсадно дышал, из пробитых легких вырывались большие розовые пузыри, лопаясь в воздухе. Тогда его снова ударили копьем в грудь, да, видно, промахнулись, не попав прямо в сердце. Этот изуродованный остаток человека неистово дергал ногой, поднятой к небу. Сгрудившиеся вокруг него отерли пот со лбов, посоветовались друг с другом и приказали бросить умирающего в тлеющий огонь. Но слуги, эти темные люди, объятые суеверным ужасом, боялись колдовства и знамений и упорно не желали прикасаться к еврею.
Наконец, подошел Андреас Альварес, тот, который играл на свирели и всегда ходил с тяжелым камнем на шее, чтобы усмирить свою плоть. Андреас притащил длинную жердь и. перекатывая трепыхающиеся ошметки тела столкнул их в мелкую лужу. Еврей-посланец лежал посреди лужи, пуская пузыри. Даже после вечерней молитвы не затих.
