О том, что будет, если его затея не удастся, Фиолетов пока не думал.
— Ребята, примите в пай, — сказал Фиолетов.
— А денег много? — спросил губастый парень с пудовыми кулаками.
— Не боись, на всех хватит…
Наконец настала очередь Фиолетова.
Он сложил в охапку свои пятаки и алтыны и поставил их на кон. То же сделали и другие.
— Ну, была не была, — пробормотал Фиолетов, подбросил высоко пятак и зажмурился.
— Решка! — услышал он голос губастого парня, открыл глаза и с ужасом убедился, что его пятак действительно лежит орлом вниз. — Гони деньгу! — продолжал губастый.
Проигравший должен был выложить каждому игроку столько монет, сколько тот ставил на кон.
Фиолетову осталось только одно — бежать.
Он сделал вид, что роется в карманах, ищет, даже вывернул один из них, потом не спеша полез в карманчик для часов…
— Ребята, да он банкрот! Бей его! — вдруг закричал губастый и первый кинулся на Фиолетова.
Фиолетов отпрянул, но сильный удар по голове чуть не свалил его с ног. Треснула телогрейка, за которую схватил губастый.
…Показаться в таком виде домой он не мог и решил сперва зайти к Байрамовым, чтобы там привести себя в порядок.
— Вай-вай-вай! — отец Абдулы всплеснул худыми руками. — Что с тобой, Вайя?
— Подрался маленько, дядя Ибрагим. — Фиолетов виновато улыбнулся. — В орлянку играл… Проигрался.
— И платить было нечем, — догадался Байрамов. — Зачем играл?
— Думал — выиграю… Деньги шибко нужны.
— Почему к нам не зашел? За деньгами.
Тут вышел из дома Абдула, сразу все понял и тоже набросился на Фиолетова.
— В самом деле, почему у нас не попросил денег? Мы же друзья.
— Баш уста, Абдула, — ответил Фиолетов. — Так точно.
Он довольно свободно разговаривал по-азербайджанскп и хотел еще выучиться читать, но арабская вязь букв показалась ему такой трудной, что он отступил, хотя и не оставил своего желания.
Абдула тоже уже давно работал; сначала поступил учеником на одну из скважин на промысле Мусы Нагиева, закончил обучение и вот уже два года занимал должность тартальщика. С Фиолетовым он теперь встречался нечасто — не было времени, одиннадцатичасовая работа все тридцать дней в месяц, без праздников и воскресений, отнимала слишком много сил.
— Идем, умоешься, — сказал Абдула. — Сейчас воды согрею.
— Да мне главное как-нибудь телогрейку залатать. На работу идти не в чем.
— Мать сделает… Только сейчас, наверно, не успеет… Ладно, пока в моей походишь.
— Спасибо, Абдула… — Фиолетов по-восточному приложил руку к сердцу.
— Сколько денег нужно, Ваня? — спросил старый Байрамов.
Фиолетов замялся.
— Рублей пять… До получки… Пять — это не много?
— Это смотря для кого. Для Мусы Нагиева совсем немного. — Старый Байрамов рассмеялся коротким смешком. — И для Манташева, чтоб его миллионы стали ему поперек горла, немного, и для Питоева немного… А для нас с тобой много. — Он помолчал. — Есть у нас маленько денег. Не беспокойся.
…На работу Фиолетов пришел в чужой, много раз стиранной телогрейке, которая, несмотря на стирку, пахла нефтью и стояла колом, как накрахмаленная.
— Где это тебя так угораздило? — Вацек даже причмокнул языком от удивления.
— Ладно, тезка, потом как-нибудь…
— А все-таки? — Вацек пристально взглянул ему в глаза.
Гудка еще не было, и Фиолетов рассказал о том, что с ним вчера приключилось.
— Ну и глупо поступил, — сказал Вацек. — Зачем рисковал? На судьбу надеялся? Зря! Не на судьбу надо полагаться, а на себя. На собственные силы, способности, ум.
— Да кому они тут нужны — способности, ум, силы?
— Тебе нужны! — жестко ответил Вацек. — И таким, как ты, бедолагам. Чтобы не испытывать судьбу и не гадать, каким местом она к тебе повернется — передом или задом. Ты меня понял?
Фиолетов молча пожал плечами.
Чувствовал он себя плохо. Болела голова, ныла поясница, правый глаз заплыл, саднила ранка на рассеченной губе.
Время тянулось нестерпимо медленно, и он едва дождался конца смены.
Домой шли опять вместе с Вацеком. Вацек старался отвлечь его от невеселых дум и рассказывал про город Ковно, где жил до переезда в Баку, какие там, в Ковно, красивые костелы, старинный замок на берегу Немана, какая вкусная вода…
