— Мешади, конечно, в курсе всех дел?
— Само собой. Он сейчас днюет и ночует в помещении правления «Гуммета»… Как-никак, а это — его детище.
— Да, тут Мешади проявил огромную энергию… Кстати, «гуммет» в переводе «энергия».
Джапаридзе улыбнулся.
— Я знаю, Ванечка. В этой мусульманской рабочей организации, которая, между прочим, все теснее примыкает к нашей партии, действительно собрались очень энергичные люди. Мешади, Эфендиев, Нариманов. Этот последний — без пяти минут доктор, исключенный за студенческие беспорядки из Новороссийского университета.
…А назавтра началось.
Шестого февраля, в воскресенье, в армянский собор, где еще шла служба, вбежал армянин в рваной одежде и закричал не своим голосом:
— Братья армяне! Нас режут мусульмане!
Одновременно с криком «Правоверные! Нас режут армяне!» вбежал в тазанирскую мечеть азербайджанец.
Весть о случившемся мгновенно распространилась по всему Баку и перекинулась на промыслы. В городе началась паника. Возле Парапета появилась группа вооруженных мусульман, паливших в окна квартир, занятых армянами. Из окон им отвечали тем же…
Фиолетов проснулся при первых же выстрелах. Они были едва слышны, и он скорее почувствовал их, чем услышал.
— Кажется, началось, — сказал Джапаридзе, и в его голосе слышалась неподдельная тревога.
— Что будем делать? — спросил Фиолетов.
— Надо немедленно связаться с Мешади. Быстрее! Может быть, поймаем извозчика.
— Алеша, Ванечка! Я вас умоляю, будьте предельно осторожны, — упрашивала Варвара Михайловна.
Им повезло. Извозчик-молоканин, с огромной бородой лопатой, прикрывавшей полгруди, только что привез из города насмерть перепуганного армянина и порожняком возвращался обратно. Он рассказал, что на прилегающих к Парапету улицах видел несколько убитых. Они лежали на мостовой в луже крови.
— А что делают полицейские? — спросил Джапаридзе.
— Ходят… ручки в перчатках за спину, будто прогулку совершают… Тьфу ты господи! — Он снял картуз и перекрестился.
— На Торговую, пожалуйста.
— Ежели проедем, господа хорошие. Там, кажись, самая стрельба.
На Торговой улице пахло порохом, окна многих домов были выбиты, на тротуарах валялись выброшенные из квартир вещи, в воздухе носился пух распоротых подушек.
Напротив лавки Азаряна стояли несколько молодых мусульман с револьверами за поясом и кинжалами в богатых ножнах.
— Подождите нас здесь, — сказал Джапаридзе извозчику. — Оружие, надеюсь, при вас? — спросил он, обернувшись к Фиолетову.
Фиолетов кивнул. Перед отъездом в Грозный он получил в Бакинском комитете пистолет и носил его постоянно в боковом кармане пиджака.
Они подошли к массивной железной двери, ведущей в лавку Азаряна, и Джапаридзе, стараясь оставаться на виду, достал из кармана связку ключей. Молодчики подвинулись ближе к двери.
Джапаридзе резко обернулся.
— Что вам угодно, господа? — У Джапаридзе был весьма представительный вид, и он вполне мог сойти за какого-либо важного чиновника. — Что вы делаете у моего магазина?
— Вон отсюда, если не хотите, чтобы я вызвал полицию! — крикнул Фиолетов по-азербайджански.
Молодчики недоуменно переглянулись и попятились.
— Навэрпа, мы ашыблысь, — пробормотал один из них, должно быть главный. — Аида отсюда!
Джапаридзе выждал несколько минут и неторопливо постучал в дверь: тук — пауза — тук-тук… Так он стучал, когда по ночам приходил сюда за «товаром» для типографии.
— Это вы, господин Мухадзе? — послышался из-за двери дрожащий голос.
— Да, да, господин Азарян… Откройте скорее.
Было слышно, как хозяин отодвигал тяжелый скрипучий засов и повертывал ключ в замке. Дверь наконец открылась и закрылась сразу же, как только вошли в лавку Фиолетов и Джапаридзе.
Вид у Азаряна был перепуганный, руки дрожали.
— Они меня убьют, о господи! — Он поднял глаза к небу, словно ища там спасения. — Детей и Сильвию, господин Мухадзе, я отправил в село, а сам остался. Я не могу бросить магазин на произвол судьбы. Боже, что со мной будет…
Джапаридзе прервал его излияния:
— Немедленно одевайтесь. Поедете с нами.
На лице Азаряна появилась слабая улыбка.
— О, вы хотите спасти бедного армянина… Чем я могу отблагодарить вас?
