До последнего дыхания - страница 14

Шрифт
Интервал

стр.

Фиолетова охватило радостное чувство удачи, когда все кажется выполнимым, все по плечу. Да и как было не радоваться! Он молод, здоров, в меру своих шестнадцати лет силен, и, главное, он делает сейчас полезное порученное ему дело. Он дал слово и держит его! И если на первомайский праздник выйдут рабочие Балахан, если они покинут тротуары и займут улицы, то в этом будет хоть маленькая, но и его заслуга.

Думая об этом, он не заметил, как очутился вблизи скважины, на которой работал Абдула, решил заглянуть к нему.

Фиолетов налепил на входные ворота листок и подошел к сторожу.

— Салям алейкум (здравствуйте)! — обратился он по-азербайджански. — Мне надо видеть Абдулу Байрамова. Я его друг.

— Абдулу? — переспросил старик. — Да прольет аллах свой свет на этого доброго юношу! Если ты его друг, то пройди.

Под копытами ходившей по кругу лошади с завязанными глазами чавкала грязь — смесь земли, воды и нефти. Остро пахло чем-то гнилым, серой, першило в горле, но Фиолетов ко всему этому уже привык и не обращал внимания.

Через раскрытую дверь башни, возведенной над скважиной, был виден дрожащий, туго натянутый канат, которым вытаскивали наполненную нефтью желонку — длинное узкое и липкое ведро с клапаном на конце, как на рукомойнике. Во все стороны тугими нитями брызгала нефть.

Абдулу он нашел там, где и полагалось находиться тартальщку, — в тартальной будке, сколоченной из досок. Тартальщик должен был следить за движением желонки, чтобы она не застряла при спуске в скважину.

Вот она вышла из земли, проплыла чуть в сторону, к желобу, силой своей многопудовой тяжести нажала на клапан внизу, и в желоб хлынул черный поток нефти.

— Здравствуй, Абдула! — крикнул Фиолетов.

Абдула отвел взгляд от желонки.

— Здравствуй, Ванечка! Что-нибудь случилось, что пришел?

— Ничего не случилось, Абдула. Просто был по соседству.

— Это хорошо, что зашел… Обожди маленько, скоро гудок.

Смена на скважине заканчивалась за час до начала работы в мастерских, и у Фиолетова оставалось немного свободного времени.

— Все ли здоровы у тебя? — спросил Абдула, выйдя из будки. По восточному обычаю он обязательно осведомлялся о благополучии всех родственников.

— Здоровы, Абдула. И когда я отучу тебя каждый раз об этом спрашивать… Ладно, как твои отец, мать, здоровы ли?

— Спасибо, Ванечка, здоровы… Так зачем ты все-таки пришел? Неужели просто так?

Фиолетов прищурил глаз и улыбнулся.

— Ну, не совсем так… — Он сунул руку в карман и достал последнюю листовку. — Я тебе тут кое-что интересное принес. Возьми. На свободе прочитаешь.

— Ай-ай-ай, Ванечка! Ты опять забыл, что я плохо читаю по-русски. О чем листок?

— Первое мая будем праздновать. С красным флагом! Рабочих зовут на улицы… Ты пойдешь?

— Если все пойдут… А что я, хуже других, да?


В мастерские Фиолетов пришел возбужденный и довольный, минут за десять до гудка, и сразу же разыскал Вацека.

— Что это ты такой веселый? — поинтересовался Вацек.

Фиолетов задумался: сказать или не сказать? Но тут же укорил себя: разве от Вацека могут быть в таком деле тайны!

— Листовки я, Иван Прокофьевич, расклеивал.

— Авель поручил?

— Ага… Вчера за ними на Баиловский мыс ездили.

— Листовку ты, надеюсь, прочитал?

— Наизусть выучил!.. Значит, будем Первое мая отмечать?

— Готовимся… Вот ты листки расклеил. Прочтут люди. Подумают.

— Может, еще что надо сделать? Ты только скажи. Я готов.

— Надо, Ванечка. Дел еще непочатый край. Народ надо сагитировать, чтоб за нами пошел.

— Абдула пойдет. Я с ним говорил.

— Это хорошо… Еще его увидишь — передай, пускай и он кого-либо сагитирует. Если каждый завербует хоть одного человека, знаешь сколько нас соберется — туча!

— Понятно… — Фиолетов помедлил. — У меня к тебе еще разговор есть, Иван Прокофьевич… Просьба, вернее.

— Слушаю, Ванечка.

— Даже не знаю, как и начать.

— А ты смелее! — Вацек ободряюще улыбнулся.

— Видишь ли, я хочу просить тебя, чтобы вы приняли меня в партию… Чтоб я мог вместе с вами… — Он с трудом подбирал нужные слова, и его без того румяное лицо стало еще румянее.

Вацек слушал, не перебивая.

— А ты хорошо подумал о своей просьбе?

— Хорошо, Иван Прокофьевич. Я готов выполнить любую работу. Самую трудную.


стр.

Похожие книги