В 1893 году оставшиеся индейцы пауни – всего числом восемьсот двадцать один – получили в собственность личные земельные наделы. Каждому досталось по сто шестьдесят акров, и ни акром больше. Предполагалось, что пауни, осевшие на земле, будут платить в казну налог.
– Киткехахке![15] – чертыхнулся Кларенс Большое Седло. – Сто шестьдесят акров! Да тут и собаку пнуть негде! Еще и налог! Сроду не слыхал ни о каких налогах.
Он выбрал себе чудесный зеленый участок, один из тех шести, которые с давних пор считал своими. На участке построил летний вигвам, потом обложил его дерном, и получилось жилище на все времена года. Но, конечно, никакого земельного налога он платить не будет – ишь чего захотели!
Кларенс разжег огонь, бросил в него кору с листьями и произнес заклинание.
– Будь моя земля всегда зеленая и цветущая. И широкая-преширокая, – говорил он нараспев, как все индейцы пауни. – А сунутся чужаки, стань земля тесной расщелиной.
У него не было под рукой коры пихты, и он бросил в огонь немного кедровой. Не было бузины – бросил пригоршню дубовых листьев. Но слово-то он забыл, а заклятье без слова не действует. И Кларенс, рассчитывая обмануть богов, крикнул во всю глотку:
– Питахауират![16]
И тихонько добавил про себя:
– Это слово такое же длинное, как и в заклятье.
И все же он сомневался.
– Я что, безмозглый дурак? Белый человек? Конь с колючками в хвосте? Поверить, что заклятье подействует?! Даже самому смешно! Впрочем, ничего не поделаешь.
Бросил в огонь остатки коры с листьями, снова прокричал обманное слово. И вдруг ему в ответ небо озарила яркая летняя молния.
– Скиди![17] – изумился Кларенс Большое Седло. – Сработало! Вот уж не думал!
Кларенс Большое Седло много лет прожил на своей земле. Никогда не платил налогов, и никто чужой к нему не вторгался. Участок три раза пытались продать, но никто на него не позарился. В конце концов его внесли в земельный реестр как свободную землю. Несколько раз отводили поселенцам, но никто не смог на нем обосноваться.
Прошло полвека. И вот однажды Кларенс Большое Седло кличет своего сына.
– Я устал от жизни, мой мальчик, – сказал он. – Пойду домой и помру.
– Ступай, отец, – ответил его сын Кларенс Малое Седло. – А я спешу в город на «Т»[18]: хочу покатать шары с дружками. Вернусь к вечеру и похороню тебя.
Так Кларенс Малое Седло стал наследником этой земли. Он тоже прожил на ней много лет и тоже не платил налога.
Как-то в здании местного суда поднялся переполох. Можно было подумать, в суд ворвались грабители. Но это была всего лишь семья – мужчина, женщина и пятеро детей.
– Я Роберт Рэмпарт, – представился мужчина. – Нам нужен земельный отдел.
– Я Роберт Рэмпарт-младший, – сказал долговязый парень лет девяти. – Он нам очень нужен, черт побери, и как можно скорее.
– По-моему, у нас нет такого отдела, – пожала плечами девушка за конторкой. – Но, помнится, много лет назад что-то подобное было.
– Незнание не оправдывает бестолковости, моя дорогая, – вступила в разговор восьмилетняя Мэри Мейбл Рэмпарт, которой можно было дать и восемь с половиной. – Вот напишу жалобу, и посмотрим, кто будет завтра сидеть на вашем месте.
– Вы, видно, заехали не в тот штат или ошиблись столетием, – сказала девушка.
– Закона о поселенцах еще никто не отменял, – настаивал Роберт Рэмпарт. – В этом округе есть свободный участок. И я хотел бы, чтобы его отвели мне.
Толстяк за дальним столом призывно подмигнул Сесилии Рэмпарт, и она порхнула к его столу.
– Привет, – сказала она с придыханием. – Я Сесилия Рэмпарт, мое сценическое имя Сесилия Сан-Жуан. Или семилетние, по-вашему, не могут выступать в амплуа инженю?
