— Но каким же образом?
— Это уж я не знаю… Ясно одно: среди подпольщиков наверняка есть ученые, но чтоб раскрыть секрет нейронида, им надо иметь его в руках…
— Туземцы с дротиками против танка… — Губы Тарви скривились в мрачной усмешке. — Толку-то? Ты же сам сказал: прикончил и умчался.
— Толк? Во всяком случае, через пару недель о том, что произошло в Скайхилле, будет знать вся страна. А это уже не так мало — знать, что не все скованы страхом, что есть люди, которые борются.
— Уж не имею ли я честь разговаривать с одним из них?
— Какой из меня борец… — Мелт словно не заметил насмешливого тона Тарви. — Может, если было б не сорок, а лет на десяток меньше… — Он махнул рукой. — Кстати, ты слышал о забастовке программистов Северного Вычислительного? Говорят, тоже дело их рук…
— Ты забыл добавить, что все, кто забастовал, на другой день стали «резервными», и теперь там почти все программируют киберы… Боже мой, да неужели ты не понимаешь, что все эти еще недавно чтото значившие слова «забастовка», «борьба», «подпольщики» — сегодня потеряли всякий смысл! Тарви говорил все громче, возбужденно размахивая руками, так что даже поглощенная своей болтовней и песенками четверка посетителей стала с любопытством посматривать в его сторону. — Раньше, когда богачи при всех своих миллионах оставались умственно и физически обычными смертными, — с ними еще можно было что-то сделать. А что сделаешь с ними теперь, когда они, нацепив УМы, превратились во всемогущих и неуязвимых дьяволов, в касту сверхлюдей?! Когда-то была эпоха пара, потом — электричества, а сейчас настала Эра Мно — и тут уже ничего не попишешь…
— Эры бывали всякие, — согласился Мелт. — Но, между прочим, ни одна не длилась вечно. Никому еще не удавалось заарканить историю. Нет, история будет продолжаться.
— Боюсь только, что это будет уже совсем другая история. Какие-нибудь там хитросплетения борьбы за власть между дюжинноголовыми и двух-трехголовыми «середнячками». А нас они просто подсократят за ненадобностью или совсем аннулируют…
— А я предпочитаю думать о том, что рано или поздно нейронид синтезируют, — пусть не у нас, пусть в другой стране, и тогда все равно их власть рухнет.
— Боюсь, что мы с тобой рухнем задолго до этого, — кисло усмехнулся Тарви. — Особенно, если вспомнить, что они опоясали границы электронной стеной, через которую не пролетит и муха. Э, да что там говорить…
Разговор иссяк. Они обменялись еще несколькими фразами, и Мелт стал собираться. Тарви пошел его проводить.
Вечер уже загустел синевой, только на западе, будто угли угасающего костра, оранжево дотлевала кромка заката. Дождь кончился, но дорога еще влажно поблескивала, отражая неоновое приплясывание тщетно распинавшейся над фасадом мотеля рекламы. И оттого что дорога лежала такой ненужно широкой, так аккуратно расчерченной тянущимися до самого горизонта светящимися полосами, она казалась еще пустынней. Машина Мелта давно скрылась из глаз, а Тарви все стоял, глядя в темноту, и тоскливо думал, что сегодня к его мотелю, похоже, никто больше не подъедет. Пойти, пожалуй, отпустить Поля, а потом поужинать. Господи, скорей бы уж убирались эти четверо…
Повернувшись, Тарви увидел, что за прозрачной стеной, кажется, и правда собираются отчаливать. Впрочем, минутой позже ему стало ясно, что собирается только бородатый гитарист. Встав из-за столика, он что-то горячо доказывал остальным, пару раз показав при этом на часы, и, хотя слов Тарви не слышал, смысл их был понятен: дескать, поздно уже, пора. Длинноволосая блондинка в пончо кивала и вроде бы соглашалась с бородачом. Но высокий парень бросил ему что-то резкое, и бородач, обиженно смолкнув, опустился на стул. Через минуту он заговорил снова, но его перебила сидевшая рядом большеглазая, коротко стриженая девушка, та самая, которую Тарви сначала принял за школьницу. Сейчас, видя, как твердо и уверенно она говорит, в упор глядя на бородатого гитариста своими большими серыми глазами, Тарви не без удивления подумал, что эта девушка, похоже, играет здесь далеко не последнюю роль. И ему вдруг, непонятно почему, захотелось услышать, что она говорит.
