— Ладно. Это все объективные причины. Все объективные, ясно? А выступления срывать нельзя. Точка! — Зуб положил трубку.
«Зря я к нему, — подумала Нина. — Он, кажется, только одно знает: «срывать нельзя».
Девушка снова заговорила об отложенной премьере.
— Разве не уважительная причина? — чуть насмешливо закончила она.
— Причина, Галя, всегда найдется. Мне их столько приносят, начни складывать — до потолка не уместишь, — басил Зуб. — Ты бы вот пришла и сказала: было трудно, но мы сделали то-то и то-то.
— Что ж мы, сами спектакль поставим? — девушка еще сильнее сдвинула шапку набекрень.
— А это уж я не знаю. Не знаю… Думаю, не на одном спектакле свет клином сошелся.
Девушка стала прощаться. Она протянула Зубу руку. От двери насмешливо добавила:
— Знаешь, Андрей, с тобой говорить, ох, крепко надо пообедать…
— А ты подумай, Галя… — начал было Зуб.
— Есть подумать, — перебила его Галя и, встав по стойке «смирно!», приложила руку к козырьку. Зуб хотел еще что-то сказать, но девушки и след простыл.
— Слушаю вас, — обернулся секретарь к Нине.
— Может, я не по адресу. Мне надо на работу.
— Образование? — заинтересованно пробасил Зуб.
— Одиннадцать классов.
— Так. А что у тебя случилось? — спросил грубовато, но просто, участливо.
— Почему вы так решили?
— Посидишь здесь с мое, будешь все понимать. Да не гордись, не гордись, рассказывай.
«Нет, он, видимо, не только знает, что «нельзя срывать», — с невольным уважением подумала Нина. Зуб начинал ей нравиться.
Узнав о ее горе, он пересел в кресло напротив.
— А еще кто есть в семье?
В дверь заглянула чья-то вихрастая голова.
— Подождите, — бросил секретарь.
Он внимательно расспросил Нину об отце, брате, могучий его бас звучал теперь смягченно, дружески.
— Учиться, наверное, думала? Где? Иняз. Ну, это можно заочно. Освоишься на работе, посмотрим, — секретарь помолчал, раздумывая. — Если в торговлю тебя направить?
— В торговлю? — переспросила Нина.
— Вот сейчас девушка здесь сидела, — не ответив, продолжал Зуб, — Галя Воронцова из семнадцатого продуктового магазина. Мы как раз с ней до тебя кое о каких делах говорили. В торговле нужна молодежь, честная, энергичная молодежь.
Нине даже немного польстило, что она оказывается кому-то нужна. В то же время она представила себя за прилавком. «Что вы хотели? Может быть, вас заинтересует еще вот это? Отрезать? Завернуть?» Она, она Нина! Нина, которую звали Царицей, — за прилавком! Она обслуживает покупателей. Вот до чего дошло!
— Я подумаю, — попросила Нина.
— Конечно, — согласился Зуб. — Надумаешь — заходи, не надумаешь — тоже заходи, что-нибудь другое предложим. Не сразу, конечно, но найдем.
— Спасибо, товарищ Зуб.
— Меня Андреем зовут.
Торговля… Еще вчера чужое слово вторглось в Нинину жизнь, заставляло думать, требовало скорого ответа.
Если бы Зуб сказал: иди, поработай в магазине, ей бы не пришлось столько размышлять. Наверное, сразу бы отказалась.
Но Зуб сказал: «Иди в торговлю. Там нужна молодежь».
Знакомые Нины, которые сразу же горячо взялись обсуждать эту новую проблему, еще больше запутывали ее.
— Вот дело, дело! — частил своим тенорком Алексей Никандрович. — Пристроишься, по крайности, сыта будешь. Знаешь, — морщил он свою лысину, — у воды поселишься — от жажды не помрешь. Ну, а если замочишься…
— Не пойду, — решила Нина. — Раз он советует — не пойду…
Но советовал и Иван Савельевич:
— Иди, Нина, иди. Раз комсомол посылает, стало быть, ты там нужна. А раз нужна, значит, иди.
Иван Савельевич, оказывается, мыслил так же, как и Зуб. Посылал ее в торговлю, а не «пристроиться» в магазин…
Леночка Штемберг, узнав такую новость, долго молчала, теребя перекинутую на грудь пышную темно-русую косу. Эту Леночкину привычку в классе все знали. Она бралась за свою косу, как только попадала трудная математическая задача, нередко принималась за нее у доски…
— Трудно тебе там будет, Нина, — наконец, серьезно заговорила Леночка. — Девушки там, ты знаешь, совсем, совсем другие. С ними в ассоциации не поиграешь. И даже о поэзии не поговоришь… Совсем другие там девушки…
— Иди, Нинка, — затараторила Рита Осокина. — Возле тебя, знаешь, сколько покупателей будет. Всякие — молодые, красивые. А халатик белый тебе, знаешь, как пойдет… — На глазах Риты вдруг сверкнула слезинки.