Они долго лежали с бешено колотящимися сердцами, закрыв глаза и тяжело дыша. Лежа не животе, Ниваль набрал ртом немного снега и, подержав его, отплевался. Перевернулся на спину и поморгал. После сумрака шахты дневной свет слепил глаза. Небо. Свежий воздух, холодный снег. Он стащил с головы подшлемник и почувствовал затылком прохладу. Хорошо, очень кстати. Зачерпнул пригоршню снега и отер лицо.
— Цела? — Спросил он осипшим голосом, нащупав рядом руку Эйлин.
— Задели пару раз. Ерунда, заживет.
Он сглотнул, почувствовав остаточную тошноту.
— Ты все-таки обработай… чтобы… заражение…
Привстав на локте, он вынул из кармана фляжку и, откинув крышку, отхлебнул из нее.
— Какой у меня сегодня был замечательный день, — наконец произнес он, вытерев губы. — Сначала меня целовали и выводили из себя… потом заставили впасть в детство, потом… заключили со мной сделку и снова вывели, потом надавали пощечин. И все это — один и тот же человек.
— День еще не закончился, Ниваль, — улыбаясь, ответила Эйлин.
Глава 5
Спасение деревни Голдуил
Таверна «Золотая Подкова» представляла собой двухэтажное здание с красной черепичной крышей, дубовой двустворчатой дверью и яркой вывеской, в качестве креплений которой были использованы три большие, начищенные до блеска медные подковы, надетые на такие же медные штыри. Хозяин сделал все возможное, чтобы привлечь внимание к своему заведению, в чем, впрочем, не было большой необходимости — оно и так пользовалось популярностью у местных и приезжих.
Внутреннее убранство было под стать привлекательному внешнему виду: уютный зал с деревянными панелями и выкрашенными салатной краской стенами. Добротная дубовая мебель, чистые занавески, картины, главным образом, на «лошадиную» тему и, видимо, в исполнении местных талантов. Нижний зал использовался, как обеденный. Напротив входа была барная стойка в форме подковы. Люди пили, ели, играли в домино на интерес или просто болтали за чашечкой чая или кружкой глинтвейна. На втором этаже, как им сообщил хозяин, можно было поиграть во что-нибудь посерьезнее или сделать ставку на крысиных бегах. Поблагодарив его и сказав, что как-нибудь в другой раз, Касавир справился о Торане. Оказалось, что он занят работой во дворе, но они могут подождать его, если им угодно, и чего-нибудь выпить-перекусить. Хозяин был само радушие.
Сделав заказ, каждый на свой вкус, — при этом Касавир, против обыкновения, был очень скромен в своих запросах, — они сели за свободный столик в углу стали осматриваться.
— Эх, славные были денечки, когда я бродил по Берегу Мечей, — мечтательно произнес Келгар, пристраивая на лавку неподъемный Молот Айронфиста. — Сколько было выпито эля, разбито стульев и расквашено носов! Слово «таверна» для меня означало то же, что и «хорошая драка».
Он довольно крякнул, но, заметив строгий взгляд Касавира, поднял руку, словно принимая присягу.
— Но теперь я стал другим. Я — гордость клана, герой Невервинтера, семейный человек. Ни к чему ронять достоинство в трактирной драке, верно? Если уж драться — то не меньше, чем за свою честь или честь друга?
— Угу, — подтвердил Касавир, рассеянно разглядывая висящую над их столиком пожелтевшую листовку с рекламой чудодейственного средства от головной боли, несварения желудка и прочих хворей неизвестного происхождения. «Пить меньше надо», — мимоходом подумал он.
Среди многочисленных посетителей таверны он заметил много приезжих. В любой деревне или маленьком городке отличить местного от приезжего так же легко, как откормленного ленивого домашнего гуся от его дикого собрата. Так вот, приезжих в таверне было много. Касавир замечал их и на площади — группами и по одному. И это, вроде бы, должно было успокоить их. Раз в деревне идет оживленная торговля, и сюда приезжают люди — значит, все в порядке. Келгар и Гробнар совершенно расслабились и принялись с удовольствием хлебать свой эль и закусывать стоявшими на каждом столе бесплатными тминными хлебцами в форме подковы, весело переговариваясь и пиная друг-друга под столом. Но паладину не давала покоя мысль, что эта идиллия с наплывом народа и радушием горожан как-то не вяжется с картиной запустения и бесхозности, которую они наблюдали за пределами деревни. Не стали бы гостеприимные и практичные люди, стремящиеся сделать картинку даже из единственной в городе таверны, так наплевательски относиться к своим дорогам. Кроме того, он был уверен, что правильно уловил намек торговца лошадьми. И чувство чьего-то агрессивного вторжения никуда не попало, а наоборот, усилилось здесь, в таверне.
