Затем, громко фыркнув (это, судя по всему, означало, что решение принято), она объявила:
— Я принимаю ваше предложение.
— И, клянусь всем на свете, — чуть позже призналась миссис Бэнкс мужу, — можно подумать, она оказала нам огромную честь!
Памела Трэверс. Мэри Поппинс
— Привет, это Алексис из Лиги Родителей. Я звоню, чтобы проверить, получили ли вы разосланные нами руководства…
Блондиночка, добровольно отбывающая время за столом справок, поднимает окольцованный пальчик, делая мне знак подождать, пока она распространяется по телефону.
— Да, верно, в этом году мы хотели бы видеть ваших девочек в юбках подлиннее, по меньшей мере до двадцати дюймов. Мы по-прежнему получаем жалобы от матерей из школы для мальчиков рядом с… Прекрасно. Рада это слышать. До свидания.
Она размашисто вычеркивает фамилию Спенс в списке из трех пунктов и обращает свой взор на меня:
— Простите, что заставила вас ждать. С началом учебного года у нас тут просто головы кругом идут.
Она обводит второй пункт — «Бумажные полотенца» — и рассеянно спрашивает:
— Чем могу вам помочь?
— Я хотела оставить объявление насчет няни, только вот доска, похоже, куда-то исчезла, — объясняю я слегка смущенно, поскольку пользуюсь этой доской с тринадцати лет.
— Нам пришлось стащить ее вниз, пока красили фойе, да так мы и не собрались принести обратно. Давайте я вас провожу.
Она ведет меня в центральную комнату, где мамаши, примостившись за партами, наводят справки о частных школах. Передо мной открывается все многообразие Верхнего Ист-Сайда: половина женщин в костюмах от Шанель и туфлях от Маноло Бланика, другая половина — в шестисотдолларовых твидовых жакетах, имеющих такой вид, словно их обладательниц в любую минуту могут попросить организовать благотворительные кухни.
Алексис показывает на доску для объявлений, водруженную на месте портрета Мэри Кассарт[10], прислоненного к стене.
— Сейчас здесь некоторый хаос, — извиняется она, когда другая женщина поднимает голову от цветочной аранжировки, с которой возится поблизости, — но не волнуйтесь. Множество прелестных девушек приходят сюда в поисках работы, так что вы без труда найдете кого-нибудь.
Она начинает теребить нитку жемчуга.
— Ваш сын, случайно, не учится в Бакли? У вас такое знакомое лицо. Я Алексис…
— Привет, — перебиваю я. — Я Нэнни. Собственно говоря, я присматривала за девочками Глисонов. Кажется, они жили рядом с вами.
Приподняв брови, Алексис окидывает меня оценивающим взглядом:
— Вот как… няня? Верно, — бормочет она, прежде чем ретироваться за свою парту.
Я отключаюсь от назойливой, бессмысленной трескотни женщин, чтобы пробежать глазами объявления, вывешенные другими нянями:
Приходящая няня нуждается в детях.
Очень любит малышей.
Пылесосит.
Я смотреть за вашими детьми.
Много лет работы.
Вы мне звонить.
Доска до того пестрит листочками, что я, борясь с угрызениями совести, прилепляю свой лист поверх чьей-то розовой бумажки с нарисованной фломастерами каймой, но при этом честно стараюсь убедиться, что закрыты только маргаритки, а сама информация осталась нетронутой.
Жаль, что я не могу объяснить этим женщинам простую истину: секрет объявлений кроется не в украшательстве. Все дело в пунктуации: главное — побольше восклицаний. И хотя мое объявление представляет собой скромную карточку три на пять и даже без ухмыляющейся рожицы, я щедро усеяла его восклицательными знаками, заканчивая описание каждого из своих завидных качеств обещанием сияющей улыбки и непоколебимой положительности.
Няня на старте!
Выпускница школы Чапина свободна по будням
