Юбки держатся на воде, видна легкая рябь, будто утопили зверька. А лица не видно.
Я хочу спуститься в ведре, привязанном к цепи. Но цепь запутана. У меня нелепо длинные ботинки, и носки их загибаются на дне ведра, как рыбьи хвосты.
Крики: «Не спускайтесь». Другой голос: «Ничего, это не опасно».
Наконец приносят лестницу. Я с трудом вытаскиваю ноги из ведра. Лестница слишком коротка. Одной рукой я стараюсь достать что-то уже мертвое, неподвижное. Голова осталась под водой. Юбка рвется. Я вылезаю. Только промочил ноги. Представляю себе, на кого я был похож, когда выбирался из колодца.
Двое мужчин спускаются. Им удается ее поднять и вытащить.
Над колодцем появляется лицо, на которое страшно глядеть.
Ее переносят на постель. Маринетта при ней неотлучно.
Слез нет. Я сдерживаю себя. Лучше так, чем делать машинальные жесты.
Провел ночь рядом с покойницей, как и у папиного одра. Для чего? Впечатление то же самое.
С точки зрения религиозной безразлично, умерла ли она вследствие несчастного случая или покончила с собой. Если справедливо первое, виновата она сама, если второе — виноват бог.
Наша неуклюжесть в минуты страдания — вернейшая примета писательской души.
Какого-нибудь пустяка, например телеграммы от малознакомого человека с «выражением сочувствия», достаточно, чтобы страдание вышло наружу.
Она не раз, шутки ради, наклонялась над колодцем, разглядывая влажно блестевшие травы, становилась на край колодца, чтобы напугать Амели, вскрикивала, взмахивала руками, а когда Амели прибегала, говорила, что отгоняет соседскую курицу. Матери писателя-ирониста не подобает шутить.
Нет, конечно, это не было притворством, но я первый же подумал, что это притворство.
Рыжик:
— Черт возьми! Ты же требуешь правды, вот я тебе и говорю правду.
— Что верно, то верно. Очень интересно…
16 августа. Поверьте мне, у глупости свой особый запах. Даже если человек молчит.
22 августа. В десять лет я не мечтал, я просто хотел быть счастливым, счастливым каждый день. Не скрою, что вот уже двадцать лет у меня лучшая из жен. Мои другие мечты так и не осуществились. Возможно, этого не следует говорить, но именно благодаря ей временами мне казалось, что эти другие мечты почти осуществились.
* Жизнь не длинна и не коротка: в ней есть длинноты.
4 октября. Правда зависит только от воображения. Выбор правды — только от наблюдения. Поэт — это наблюдатель, который воссоздает по горячим следам. Лучшее доказательство: взглянув на человека потом, он уже не узнает его.
27 ноября. Почему позволяют писать критические статьи людям, которые не сдали даже экзамена по правописанию?
* Усилие, которое необходимо, чтобы не поддаться чувству бурного волнения, поскольку знаешь, что оно неуместно.
* Человек без сердца, не ведающий никаких эмоций, кроме литературных.
* Нынче ночью вода покроется льдом, как затягивается рана.
5 декабря. Даже по Ришпену, лиризм — это преувеличение, раздувание. Против этого восстал реализм; как всегда: действие и противодействие.
Романтизм отменил единство времени, места, но не характеров. Реализм отбрасывает все единства.
Романтизм хотел ввести лирику в театр. Реализм тоже, но он хочет насыщенной, правдивой лирики.
Слово существует только в силу того места, которое ему отводят. Лиризм с излишней легкостью удовлетворяется приблизительным, — отсюда столько холодных лириков.
Бальзак — не романтик!
Флобер — не романтик! Но госпожа Бовари его раздражала.
Детали — вот область побед реализма.
Все темы и вся жизнь.
Без сомнения, рабочий лиричен, буржуа также. Надо выбирать. Не вопить нужно — нужна мера, страсть, управляемая искусством, французский вкус, раз мы во Франции.
Я ставлю в вину Шекспиру, что он не знал французского.
Но тем лучше: получается два прекрасных языка, и поэтому хочется изучить оба.
Золя — романтик. Самая прекрасная его книга — это его выступление. Можно сказать, что в этот день он наконец нашел свою дорогу.
Уже у Виктора Гюго был вкус к образу точному, математическому.
В некоторых случаях театр нуждается в поэтическом настроении.
Виктор Гюго — реалист, согласен. Он лучше всех схватывает истину. Необходимая ясность.
