Против обыкновения, мамин текст она прочитала без улыбки: «Кофе – это не еда». Но к его СМС-сериалу, с виду совершенно безобидному, она не привыкнет никогда.
«Надеюсь, ты спишь. И видишь меня во сне».
«У тебя постоянно включается голосовая почта. Позвоню позже».
«Тебе нужны витамины. Соки, фрукты и все такое. Я к тебе заеду».
Ей так нужна была подруга. Человек, которому можно пожаловаться, показать эти сообщения и попросить совета. Раньше у нее были подруги – до того, как ее жизнь закрутилась вокруг Генри и попыток забеременеть. До того как она позволила мужчине бросить ради нее жену; до того как потеряла доверие других женщин; до того как ей стало слишком тяжело выносить их неодобрительные взгляды. Она стыдилась того, что сделала, и видела этот стыд, отраженный на их лицах.
Генри с ее подругами не встречался, однако ей все равно не слишком удавалось следовать важному правилу, рекомендующему разделять дружбу и личную жизнь. Когда Генри уехал, возобновить отношения с подругами она не решилась. Боялась, что те ее не простят. Иногда ей даже казалось, что она их не стоит.
Она подумала о Ровене – подруге детства, которую не видела два года. Их матери познакомились в родильном отделении, а потом вместе укачивали своих младенцев, глядя на море из окон верхнего этажа. Кларисса с Ровеной были неразлучны с рождения. Они вместе играли, вместе ходили в школу. Но Ровена тоже не любила Генри. Впрочем, они с ней выросли такими разными… вероятно, их разрыв был неизбежен, и Генри его лишь ускорил.
Хватит себя жалеть; лучше постараться завести новых друзей. Пусть сейчас ей не к кому пойти, но у нее, по крайней мере, есть телефон доверия. В субботу на почту прибыли их информационные брошюрки – всего через день после того, как она впервые им позвонила.
Она написала ему сообщение: «Не приезжай. Не хочу тебя видеть. Я очень заразная».
И, едва отправив, тут же пожалела, потому что вспомнила важный совет из брошюрок. «Не вступайте в разговор без крайней необходимости. Исключите все виды общения», – повторяли они на каждой странице. Бывшие подруги наверняка сказали бы то же самое.
Нельзя было давать ему свой номер; но в то утро она просто не знала, как еще его выпроводить. На него не подействовали ни звуки рвоты, доносившиеся из ванной, ни три таблетки парацетамола, которые она проглотила у него на глазах, не в силах больше терпеть головную боль. Ее колотило, но он как будто не замечал, как ей плохо, и не понимал, что должен уйти. Спасти ее тогда мог лишь телефонный номер. Если бы она догадалась соврать и написать другие цифры! Но для этого она слишком плохо себя чувствовала.
Она набрала номер Гэри. Судья сказал: «Уважительная причина». Что он имел в виду – беременность? кормление грудью? У нее как будто нет никаких подходящих причин; правда, ее отсутствие доставит некоторые неудобства начальству, но эта причина точно не является уважительной.
– Я была уверена, что суд продлится дней девять, не больше! – заговорила она извиняющимся тоном, притворяясь совершенно ошарашенной. – Ну максимум две недели – в их рассылках всегда так говорят. Но меня забрали на целых семь недель. Мне очень жаль…
– Неужели нельзя было как-то отвертеться? Ведь университет без тебя пропадет!
– Без меня-то? – усмехнулась она. – Я же не преподаватель. И не ученый. Хотя их тоже вызывают. Даже сами судьи от этого не застрахованы. Приятно, конечно, что ты считаешь меня такой незаменимой, но, по-моему, секретарь заведующего отделением магистратуры – это не самая важная персона.
– Не увиливай от ответа. – В исключительных случаях Гэри напускал на себя строгость. – Ты могла отказаться или нет?
– Нет, – соврала она, не испытывая ни малейших угрызений совести. Поезд уже подходил к станции; наконец-то она дома. Кожу слегка покалывало – верный признак того, что за ней наблюдают. Но она точно знала, что Рэйфа в вагоне нет. На платформе его тоже не было видно. – Не могла.
Вторник
От вокзала Темпл-Мидз в Бристоле она шла в суд пешком. Глаза щипало от выхлопных газов. Просторные улицы походили друг на друга, словно близнецы, и ей казалось, что она заблудилась.
