Ночью дворец и весь мир погрузились в бездну тишины, и я услышала в коридоре тихие шаги. Это был он. Но он не остановился ни у моей комнаты, ни у своей. Пошел дальше, к комнате Мирто. Толкнул дверь. Она была открыта.
Как! И он тоже?
Ну и пусть!
Прошла неделя, а Антиной и не думал убираться восвояси. Эвримах бесился и грозил убить его. Прекрасно. Значит, пора его прогонять. Пусть идет и дерется с тем, другим.
На восьмой день утром я вызвала его в зал.
— Ты, наверное, скучаешь! Не желаешь ли поразвлечься, сыграть со мной во что-нибудь?
— Во что? В кости?
— Я не играю в кости. Я играю мечом. Я уже говорила тебе, что лучший из мужей царства — это я. И докажу это.
— Мне стыдно драться с женщиной. Дай мне самого сильного из твоей челяди.
— Самая сильная — я. Идем!
Во дворе нас ждали Долий и Мелантий: один держал мое оружие, другой — его.
— Возьми меч и встань на расстоянии четырех шагов. Когда я сосчитаю до трех, защищайся!
Его молодчики и мои стражники растерянно смотрели на нас.
— Всем положить оружие наземь! Пусть слуги заберут его и запрут в арсенале до конца боя. А то, чего доброго, затеют драку между собой!
Потом, обращаясь к Антиною:
— Если будешь побежден, станешь моим слугой!
— А если ты будешь побеждена?
— Меня никто не сможет победить, никогда и ничем!
— А если судьба поступит наоборот?
— Тогда ты станешь моим мужем. Только мужем, но не царем!
В тот момент Паллада сделала меня божественно красивой и сильной. И вместо одной души вселила в меня десять!
— Раз! Два! Три!
При слове «три» я кинулась на него, как ястреб на голубя. А он, как голубь, уклонялся то вправо, то влево, стараясь избежать моих ударов. Долго гремели и звенели мечи, латы, щиты и шлемы. Я не давала ему дух перевести.
Подобно тому как с противоположных горных вершин срываются ветры, сцепляются между собой и, обнявшись, с бешенством и ревом кусают друг друга, а сухие ветки, земля и вода вздымаются ввысь и кружатся столбом так быстро, что мысль не поспевает за ними, и черные вороны на вершине столба тщетно пытаются, подставляя железную грудь, пробиться сквозь вихри, чтобы укрыться в пещерах, — так и мы бились с бешенством и ревом, как встречные ветры!
Я летала, будто архангел, и била его своим мечом, но рукою Афины!
Он был совсем измотан и страшно побледнел. Тогда я нанесла ему тыльной стороной своего меча сильный удар по пальцам, и меч выпал у него из рук.
Я подняла его и возвратила Антиною.
— Держи! Им ты будешь служить мне и станешь первым архонтом в государстве… А пока что собери своих молодчиков и отправляйся восвояси!
— А их оружие?
— Останется здесь. Тебе оно не нужно. Пока я жива, я буду защищать и тебя, и твоих людей. Я!
Факел Эриды светит намного дальше, чем видит глаз Возмездия. Этот факел всему виною, ибо он внезапно возник из преисподней и зажег пожар на Итаке и на всех островах. Но в этом повинна и я, потому что не считалась с могущественной богиней и до сего времени не удосужилась воздвигнуть ей даже жертвенника. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда, и я приказала воздвигнуть в ее честь великолепный храм с двумя колоннами у входа.
Факелом Эриды оказался язык Терсита. Я совершила ошибку, не повесив его тогда за язык на виду у всех! А он сбежал с каменистого острова, тайком вернулся на Итаку и поднял народ против архонтов.
В тот момент меня не было. Я отправилась вместе с доблестными архонтами, без Эвримаха, как атаманша пиратской армады, грабить побережье Албании.
Этот год был, правда, худшим по сравнению с прошлыми. От суховея, болезней и морозов погиб урожай на полях, в оливковых рощах, огородах и виноградниках. Бедняки не смогли выплатить архонтам долги. И, конечно, по «законам богов и людей» долги погашаются кандалами.
Рабы тоже не образумились. Они не только не работали, но вдобавок разоряли имения. И архонты вынуждены были, опять-таки согласно «законам богов и людей», сечь их до смерти или вешать.
И тут — будем откровенны! — самым справедливым оказался Эвримах. Он забил до смерти и повесил больше всех. И тогда случилось неожиданное, то, чего не случалось с сотворения мира: своими же цепями рабы избили богорожденного архонта. И убили бы его, если бы не подоспели слуги. Ему сломали левую руку, и теперь она висит у него на перевязи.
