Я знаю, что у них на уме, и сумею предотвратить зло, пусть нет у меня ни опыта, ни хитрости Одиссея.
Я пригласила на совещание верховного жреца, прорицателя Галитерса, моего секретаря Итифрона (тоже священнослужителя), Долия и Мирто. И старика Лаэрта для приличия. Ты его спрашиваешь одно, а он тебе отвечает совсем другое. Что с него взять, он одной ногой в могиле. Какие могут быть советы с того света?
День сегодня солнечный, совсем летний. Еще вчера я разослала по всему острову своих горластых глашатаев с длинными палками, на которых вместо ручки две резные змеи, созвать сегодня утром на дворцовую площадь длинноволосых ахейцев — народ и архонтов — на собрание.
Как только дочь Ночи, златокудрая Эос, откинула пурпурными перстами атласные занавеси небес, по проселкам и большакам стали стекаться массы людей. Большинству пришлось стоять, но многие успели рассесться на каменных скамьях или просто на камнях.
По моему приказу площадь с четырех сторон была окружена ликторами, а в толпу заслано множество агентов.
Люди разговаривали между собой, пытаясь уяснить, почему Пенелопа вдруг о них вспомнила. Ведь сколько лет Одиссей не созывал народные собрания, он, мол, давным-давно и думать о них забыл! А народ помнил, что имеет право выражать свое мнение о насущных делах, и понимал, что Одиссей не имел права начинать войну без его согласия! Одни толковали о своих делах, другие — о болезнях, третьи — о бедности. Кое-кто не скрывал, что пришел на собрание позабавиться (пускай отечество гибнет, лишь бы им жилось хорошо!). Некоторым было интересно посмотреть, как маленькая женщина справится с такой большой толпой и как она будет корчить из себя великого мужа!
Только знать молчала. Архонты пришли сюда, сговорившись свести счеты с царской властью.
Мои агенты подслушивали, а потом бежали во дворец и обо всем докладывали мне. Но я и без них все знала. У меня был план: восстановить сегодня друг против друга архонтов и народ. В дальнейшем план мог измениться сам собой. Если бы опасность со стороны народа возросла, архонты перешли бы на мою сторону. Против народа.
Но вот заиграли рога и трубы, и, скрипя на массивных петлях, открылись медные ворота. Я вышла в сопровождении ликторов, воинов и советников, и гомон многоголосого людского моря сразу утих. Сидящие вскакивали с мест, а стоящие поднимались на цыпочки, чтобы получше рассмотреть меня.
Меня одели, нарядили и накрасили — как вы думаете, кто? — три жрицы, которые одевают, наряжают и красят деревянную статую Афродиты. Но я была красивее — и к тому же не истукан!
Короткий хитон цвета морской волны. Пояс, копье, меч и шлем — все из золота и серебра. Под шлемом — «покрывало Левкофеи». Я сияла, как ночное море, когда, струясь пламенеющим потоком, в нем отражается полная луна.
Все смотрели на меня, разинув рты и выпучив глаза, как окаменелые, словно на моей груди висела горгона Афины — голова Медузы со змеями вместо волос.
Стукнув копьем о плиты, я занесла правую ногу, чтобы переступить порог, и народ расступился передо мною, как по мановению волшебной палочки.
Подойдя к трону из слоновой кости, я остановилась, и вперед выступили две рабыни. Одна держала за руку Телемаха, другая — Аргуса на цепи. Лаэрта я посадила по правую руку на более низкий трон, а Телемаха — по левую, на золотой щит. Аргус улегся у моих ног.
Я взглянула на накрашенные хной ногти своих ног, чтобы и другие тоже на них посмотрели… Как только я села, подкупленные молодчики заорали во всю глотку:
— Нашей великой царице — многая лета!
Народ подхватил эти слова, и они прозвучали трижды, будто молния ударила сразу в три горных вершины.
Архонты молчали и только в замешательстве подталкивали друг друга локтями. Не ожидали такого великолепия и такой смелости от маленькой женщины.
Вытянув вперед свои красивые, обнаженные до плеч руки, я сделала знак, чтобы все смолкло. Но тишина и без того наступила бы: всем не терпелось услышать мой голос и мою мудрость.
— Архонты благородные, с голубой кровью и божественными предками, одетые в золото снаружи и с великой душой внутри; столпы пурпурные, подпирающие трон — вашу опору! И ты, темный народ, закаленный на солнце и в снежных бурях, с мозолистыми руками и широкой грудью: пахари и огородники, каменщики и плотники, моряки и пастухи, сапожники и кузнецы! Народ труда и послушания, без царя и без господ ты не мог бы существовать, а царь и господа не смогли бы без тебя украсить твою жизнь своими дворцами, амурами, колесницами и прочей роскошью; они не могли бы издавать законы, утверждающие порядок и человечность; вести войны, приносящие славу нашему отечеству; и служить Духу: философии и поэзии!
