— Не выбросили-ли вы его за окно съ остатками бутерброда? — спрашиваетъ вашъ другъ.
— Нѣтъ! Что я полоумный что-ли? — отвѣчаете вы съ сердцемъ. — Съ какой стати я стану выбрасывать билетъ за окно?
Обшаривая себя въ двадцатый разъ, вы находите его въ жилетномъ карманѣ, и затѣмъ въ теченіе получаса размышляете, какъ это вы ухитрились не найти его при девятнадцати предыдущихъ обыскахъ.
Поведеніе кондуктора въ время этихъ поисковъ отнюдь не можетъ подѣйствовать успокоительно на ваши нервы. Онъ вертится на ступенькѣ подъ окномъ, выдѣлывая повидимому все, что могутъ внушить ему опытъ и изобрѣтательность, для того, чтобы сломить шею.
Поѣздъ идетъ со скоростью 30 миль въ часъ (максимумъ быстроты курьерскихъ поѣздовъ въ Германіи).
Вотъ впереди показывается мостъ. Увидѣвъ его, кондукторъ хватается рукой за окно и откидывается какъ можно дальше отъ вагона. Вы смотрите на него. потомъ на быстро приближающійся мостъ; соображаете, что арка должна оторвать его голову, не повредивъ остальной части тѣла, и спрашиваете себя, отскочитъ-ли голова въ вагонъ или упадетъ на землю. На разстояніи трехъ дюймовъ отъ моста онъ разомъ прижимается въ вагону и арка убиваетъ комара, усѣвшагося на верхушкѣ его праваго уха.
Промчавшись черезъ мостъ, поѣздъ несется по краю пропасти, такъ что камень, выброшенный изъ окна, упадетъ прямо на дно, на глубинѣ въ 300 футовъ. Тутъ кондукторъ отнимаетъ руки отъ окна и начинаетъ выплясывать на ступенькѣ какой-то тевтонскій военный танецъ, похлопывая руками по тѣлу, точно кучера въ морозный день.
Первое и самое главное условіе для того, чтобы спокойно путешествовать по германскимъ желѣзнымъ дорогамъ, — относиться съ безусловнымъ равнодушіемъ къ участи кондуктора. Вамъ должно быть рѣшительно все равно, — погибнетъ ли онъ во время путешествія или останется цѣлъ. Малѣйшее участіе въ кондуктору превратитъ поѣздку по фатерланду въ сплошную пытку.
Въ 5 часовъ утра (какъ свѣжа, прекрасна и обворожительна земля раннимъ утромъ! Лѣнтяи, которые спятъ до восьми-девяти часовъ, теряютъ прекраснѣйшую часть дня, только мы, встающіе спозаранку, дѣйствительно наслаждаемся природой) я отказался отъ попытокъ уснуть и отправился помыться въ уборную, на концѣ вагона.
Довольно затруднительно умываться въ такой крошечной комнаткѣ, тѣмъ болѣе, что вагонъ встряхиваетъ, и когда вы засунете руки и полголовы въ умывальную чашку, — стѣны уборной, полочка для мыла, кранъ и другіе лукавые предметы пользуются вашимъ безпомощнымъ положеніемъ и толкаютъ васъ изо всѣхъ силъ, — когда же вы пытаетесь уклониться отъ нихъ, дверь отворяется и хлопаетъ васъ сзади.
Какъ бы то ни было, мнѣ удалось наконецъ, если не вымыться, то вымочить себя съ ногъ до головы. Затѣмъ я сталъ искать полотенца. Разумѣется его не оказалось. Въ этомъ-то и штука. Идея желѣзнодорожнаго начальства заставить пассажира умыться, соблазнивъ его мыломъ, тазомъ и водой, а затѣмъ объявить ему, что утираться нечѣмъ.
Таковы здѣшнія понятія объ остроуміи.
Я подумалъ было о носовыхъ платкахъ въ моемъ чемоданѣ, но чтобы добраться до него, приходилось идти черезъ дамское отдѣленіе, а я былъ въ весьма утреннемъ костюмѣ.
И такъ я утерся газетой, которая случилась у меня въ карманѣ, и пренеудобная же это вещь для утиранья, доложу вамъ!
Вернувшись на мѣсто, я разбудилъ Б., уговорилъ его сходить помыться, и прислушиваясь въ отдаленнымъ звукамъ его междометій, долетѣвшимъ до меня, когда онъ, подобно мнѣ, убѣдился, что утираться нечѣмъ — забылъ о собственной неудачѣ.
Ахъ! какъ справедливо говорятъ добрые люди, что думая о чужихъ страданіяхъ, мы забываемъ о своихъ!
За пятьдесятъ миль до Мюнхена мѣстность становится плоской, гладкой и повидимому крайне безплодной, такъ что и смотрѣть не на что. Путешественникъ сидитъ, устремивъ глаза вдаль, и ждетъ не дождется, когда же наконецъ покажется городъ. Но онъ расположенъ въ низинѣ и всячески старается укрыться отъ взоровъ путешественника, такъ что тотъ замѣчаетъ его только очутившись уже почти на улицѣ.
