— Хорошо, — говоритъ онъ, — принесите же мнѣ подушку, япопытаюсь.
Горничная объясняетъ ему, что на кровати уже есть двѣ подушки, и указываетъ на два плоскіе какъ блинъ тюфячка, въ квадратный аршинъ, лежащіе другъ на другѣ на одномъ концѣ груды.
— Эти! — восклицаетъ усталый путешественникъ, начиная думать, что ему вовсе не придется лечь въ постель. — Это не подушки! Мнѣ нужно что нибудь подъ голову, а не подъ… спину. Не говорите мнѣ, что я долженъ спать на этихъ блинахъ.
Но дѣвушка говоритъ ему это и кромѣ того намекаетъ, что ей нѣкогда стоять съ нимъ и болтать о кровати.
— Хорошо, растолкуйте же мнѣ, какъ туда влѣзть, — говоритъ онъ, — и я васъ отпущу.
Она растолковываетъ и уходитъ, а онъ раздѣвается и влѣзаетъ въ кровать.
Подушки доставляютъ ему много хлопотъ. Онъ не знаетъ, сидѣть ли на нихъ или только прислониться къ нимъ спиной. Пробуя и такъ и сякъ, онъ стукается головой о верхній край кровати. Вслѣдъ затѣмъ произноситъ: «Охъ!» и подается къ нижнему концу. Тутъ всѣ его десять пальцевъ на ногахъ пребольно ударяются о нижній край.
Ничто такъ не раздражаетъ человѣка, какъ колотушки, въ особенности, если онъ чувствуетъ, что не заслужилъ ихъ. На этотъ разъ онъ произноситъ: «Охъ, чортъ побери!» и судорожно сгибаетъ ноги, причемъ колѣни его стукаются о боковой край кровати. (Нѣмецкая кровать, надо помнить, устроена въ видѣ неглубокаго открытаго ящика, такъ что жертва со всѣхъ сторонъ окружена крѣпкими деревянными досками съ острыми краями. Не знаю, какое дерево употребляется для этой цѣли. Оно чрезвычайно твердо, и когда стукнешься объ него костью, издаетъ курьезный — музыкальный звукъ).
Послѣ этого онъ лежитъ смирно въ теченіе нѣкотораго времени, спрашивая себя, чѣмъ еще онъ стукнется. Но видя, что все обстоитъ благополучно, собирается съ духомъ и начинаетъ легонько шевелить ногой, стараясь оріентироваться.
Ему холодно подъ простыней и тоненькимъ одѣяломъ. Подъ периной было бы тепло, но она слишкомъ коротка. Онъ натягиваетъ ее на подбородокъ — начинаютъ мерзнуть ноги. Спускаетъ ее на ноги — зябнетъ верхняя часть тѣла.
Онъ пытается свернуться въ клубовъ и подобраться подъ перину — напрасно! та или другая часть тѣла постоянно высовывается наружу.
Ему приходитъ въ голову, что «человѣкъ-змѣя» или «безкостное чудо» чувствовалъ бы себя отлично на этой постели; и онъ сожалѣетъ, что не обучался акробатическому искусству. Еслибъ только онъ могъ заложить ноги на спину и спрятать голову подъ мышку, — ему было бы чудесно. Но онъ никогда не учился этимъ полезнымъ штукамъ, и потому долженъ лежать вытянувшись, согрѣвая по очередно то ту, то другую часть тѣла.
Казалось бы при такомъ дѣйствительно плачевномъ положеніи ему и въ голову не придетъ думать о чисто эстетическихъ вещахъ. Однако ему такъ и мечется въ глаза фигура, которую онъ долженъ представлять изъ себя. Перина, вздувшаяся горбылемъ надъ серединой его туловища, придаетъ ему видъ человѣка, страдающаго чудовищной опухолью или толстѣйшей лягушки, которая нечаянно опрокинулась на спину и никакъ не можетъ подняться.
Вотъ еще наказанье: стоитъ ему пошевелиться или слишкомъ тяжело вздохнуть, перина (собственно пуховикъ) слетаетъ на полъ.
Лежа въ нѣмецкой кровати, нельзя достать до полу (вслѣдствіе ея ящикообразнаго устройства) — и вотъ ему приходится вылѣзать и при этомъ разумѣется стукаться о доски.
Повторивъ эту штуку разъ десять, онъ приходитъ бъ убѣжденію, что для него, новичка, чистое безуміе пытаться заснуть въ этой мудреной кровати, которая и отъ опытнаго человѣка потребуетъ всей его опытности. Онъ вылѣзаетъ изъ ящика и устраивается на полу.
Такъ по крайней мѣрѣ поступилъ я. Б. — тотъ привыкъ въ германскимъ постелямъ; свернулся калачикомъ и заснулъ безъ малѣйшаго затрудненія.
Мы соснули часика два, а затѣмъ отправились на станцію обѣдать. Повидимому желѣзнодорожные буфеты въ германскихъ городахъ также охотно посѣщаются обитателями города, какъ и проѣзжимъ народомъ. Горожане собираются въ нихъ какъ въ ресторанахъ. Обѣденная зала кёльнской станціи была переполнена кёльнцами.
Тутъ были представители всѣхъ сословій, но преимущественно солдаты. Всякіе солдаты: армейскіе и гвардейскіе, толстые и тонкіе, старые и молодые. Напротивъ насъ четверо молодыхъ солдатъ пили пиво. Я въ первый разъ видѣлъ такихъ молодыхъ солдатъ. Ни одному изъ нихъ нельзя было дать болѣе двѣнадцати лѣтъ, хотя можетъ быть имъ было и по тринадцати, — а глядѣли они такъ храбро, будто сейчасъ готовы штурмовать батарею — только прикажи! Они сидѣли за столомъ, и чокались кружками съ пивомъ; и толковали о военныхъ дѣлахъ, и всякій разъ вытягивались и важно отдавали честь, когда какой-нибудь офицеръ проходилъ по залѣ.
