. Она сожалеет о предложении места синодального об. – прокурора Ахматову. От него разговор перешел к делам церковным. Ее величество выразила опасение, что по этому предмету между ею и мною будет un «sujet de divergence»
[178]. Я возразил, что сам это предусматриваю, и прибавил: «il у а longtemps que je le pense et je me peimets d'esperer que votre majeste ne voudra pas me condamner sans m'entendre. Mais j'ai l'audace, madame, d'aller beaucoup plus loin dans ma pensee, et comme vous m'avez fait un devoir etre vrai je me hasarderai a la dire sans reserve. Quand vous me permettrez de traiter le sujet de divergence, j'espcre avoir le bonheur de vous convertir, mais je suis certain qu'il est impossible que votre majeste me convertisse». – «Ce que vous dites la est bien fort, et c'est a votre „confesseur“ que vous le dites». – «Je prie votre majeste de vouloir men me mettre a l'epreuve»
[179].
27 декабря. Совет министров. Читали мой очерк положения дел Министерства и записку о «mariages mixtes». Чевкин, Муравьев и в особенности Блудов с жаром восставали против всякой перемены в законодательстве относительно иностранных исповеданий. Даже Прянишников прервал по сему предмету свое обычное молчание. Анненков тоже присоединился к противникам перемен по этому предмету. Защищали противное мнение кн. Горчаков, кн. Долгоруков, гр. Панин и я. Я защищал его, как всегда, не с точки зрения веротерпимости, а с точки зрения внутренней силы, свободы и достоинства православной церкви. Вел. князья, по-видимому, сочувствовали мне, ибо после заседания лестно отзывались о сказанном мною. Равным образом сочувствовали, но молчали гр. Адлерберг, пр. Ольденбургский и Княжевич. Государь колебался. Однако дело в сущности выиграно, ибо насчет «mariages mixtes» разрешение только отсрочено, а в отношении к устранению стеснений при возведении иноверных храмов поведено ныне же дать делу установленный ход.
28 декабря. Доклад государю. Обедал у вел. кн. Константина Николаевича с Головниным. Мое положение становится более и более затруднительным. Не принадлежа ни к какой партии, меня почти все партии считают полусвоим. Трудно избегнуть при этом ненавистной мне двуличности, а между тем еще нельзя быть явным особняком, потому что высочайшая воля колеблется, и, следовательно, я рисковал бы испортить дело попыткою торопливо прекратить ее колебания. Вечером в французском театре (по указанию императрицы). «Nos intimes»[180]. Игра госпожи Arnault превосходная.
29 декабря. Утром в Государственном совете. Экстренное заседание для пропуска постановлений финансового комитета о возвышении нескольких статей доходов. Вечером на маскараде в Академии, где вел. кн. Мария Николаевна сама познакомила меня с нашими замечательнейшими художниками. 20-градусный холод помешал мне там пробыть долго. Хороши были живые картины, постановленные профессором Бруни, особливо Ave Maria с хором, так что впечатления картины и музыки соединялись.
30 декабря. Утром Комитет финансов. Заезжал к Головнину. Вечером он был у меня для сообщения своих вчинаний или начинаний. Intelligent, insinuant, methodique, froid, egoi'ste, peu agreable[181]
31 декабря. Утром в Казанском соборе. Целый день дома за работой. Истекает 1801 год. Наступает новый с опущенною над ним непроницаемою завесой. Благословиши венец лета, благости Твоея, Господи!{39}.
