Я отбросил лист, оперся локтями о стол и спрятал лицо в ладонях. Сидел я так довольно долго. В комнату уже пришли светлые летние сумерки, когда в дверь постучали.
— Да, — сказал я, отнимая руки от лица.
Голос моей кухарки из-за двери ответил:
— Барин, вам записка.
Я встал из-за стола и пошел к двери, ускоряя шаг. Записка? Неужели от нее?
Я открыл дверь и столкнулся взглядом с кухаркой, опрятной пожилой женщиной. Она была единственной оставшейся в доме прислугой.
— От кого? — спросил я, принимая запечатанный конверт без адреса.
— Не знаю, — ответила кухарка.
— А кто принес?
— Мальчишка какой-то.
— Что ж ты его не расспросила? — спросил я с досадой. — Может, записка не ко мне?
Кухарка развела руками.
— Не успела! Суну мне конверт, сказал для «барина», да и был таков!
— Хорошо, ступай, — сказал я и закрыл дверь.
Вернулся за стол и покрутил конверт в руках. Наконец решился и вскрыл его.
Записка была действительно адресована мне. И написала ее не Сандра, а ее маменька.
Записка была сухой и короткой. Вот она:
«Николай Антонович! Прошу Вас быть завтра в пятом часу на набережной. Мне нужно в сами поговорить. Анна Ильинична».
Я медленно сложил записку и сунул ее обратно в конверт.
Знаю я, о чем будет этот разговор. Может, не пойти?
Хотя почему я должен уклоняться от разговора? Разве я сделал что-то дурное, приехав на собственную дачу? Разве кто-то может решить за меня, когда я должен бывать в собственном доме?
Совесть, однако, не удовлетворилась пустыми отговорками и забросала меня упреками».
07.07.05.
«Весь день был отравлен ожиданием неприятного разговора. Однако я не поддался трусливому искушению избегнуть его. Оделся тщательней, чем обычно, и отправился на набережную к указанному генеральшей часу.
Прошелся взад-вперед по каменному парапету, но не увидел ни самой генеральши, ни ее дочери.
Минут через десять ко мне подошла модистка из модного магазина, расположенного неподалеку. Стрельнула по сторонам озорными молодыми глазами и шепотом доложила, что «меня ожидают».
— Где? — спросил я.
— Идите за мной, — важно ответила дама. Развернулась и двинулась по направлению к магазину.
Я послушно пошел следом.
В магазине меня провели в заднюю комнату, где, очевидно, обитала хозяйка. На столе были разложены заполненные счета, на полу возле окна громоздились шляпные картонки.
Генеральша сидела на единственном стуле, стоявшем у стола. Я поклонился ей, она рассеянно кивнула в ответ.
— Садитесь, — пригласила Анна Ильинична, указав подбородком на кушетку у противоположной стены.
Я сел, не говоря ни слова.
Генеральша заметно волновалась. Ее лицо было покрыто неровными красными пятнами, в руках она нервно теребила носовой платок.
— Я хотела бы, чтобы этот разговор остался между нами, — начала она наконец. — Поэтому и говорю с вами в такой… странной обстановке.
Я по-прежнему молчал. Отчего-то мне было приятно видеть ее волнение.
— Николай Антонович!
Я слегка приподнял бровь и с готовностью наклонился вперед.
— Я прошу вас о большом одолжении.
— Я сделаю все, что в моих силах, чтобы доставить вам удовольствие, — ответил я вежливо.
— В таком случае, прошу вас, уезжайте отсюда.
Я еще выше поднял брови, демонстрируя фальшивое изумление.
— Но почему?..
— Думаю, вы это понимаете не хуже меня, — твердо ответила генеральша. Она хотела добавить что-то еще, но удержала себя. Сжала губы, помолчала несколько минут. Через некоторое время хмурые складки возле ее губ разгладились, лицо стало не таким суровым.
— Я… не осуждаю вас, — сказала она почти мягко. — Сандра — красивая девушка. Многие мужчины способны потерять голову из-за такой красоты. Я только прошу вас…
Она судорожно перевела дыхание и договорила:
— …не компрометировать ее.
Я молчал. Генеральша пытливо посмотрела мне в лицо и добавила почти умоляюще:
— Она ведь замуж выходит!
Отмалчиваться дальше не получилось. Я разомкнул губы, откашлялся и спросил:
— Но каким образом мое присутствие может скомпрометировать Александру Викторовну?
— Вы и сами все прекрасно понимаете, — ответила генеральша. Она начала сердиться.
— Я обещаю не бывать у вас, — сказал я твердо.
